Орел и Волки

Скэрроу Саймон

В лесу, под плотным, гасившим дневной свет навесом листвы, царил полумрак, и Катону, чтобы лучше видеть, приходилось щуриться. Слева от него сквозь высокие папоротники в густой подлесок въезжал Макрон, справа — Тинкоммий, еще правей — царь, уже почти терявшийся в зелени, а еще дальше за ним находился Артакс. Впрочем, очень скоро густые заросли вообще разделили охотников, так что они пропали друг у друга из виду. Правда, до слуха Катона постоянно доносился хруст сучьев, а порой и ругательства всадников, продиравшихся через сплошную чащобу. По мере углубления в дебри рога загонщиков звучали громче, чуть позже Катон уже стал различать и их возгласы, разносившиеся там и сям вдоль цепи. Где-то между загонщиками и охотниками

находилась добыча, ради которой и затевалось масштабное действо. В роли ее могли оказаться не только лесные свиньи, но и олени, а то и стая волков, переполошенных поднятым в лесу страшным шумом, однако Катона пуще всего волновали лишь кабаны. Не считая кровавого представления в царском чертоге, ему доводилось видеть этих зверей еще в Риме — на играх. Их доставляли с Сардинии, то были подлинные страшилища, длиннорылые, покрытые жесткой бурой щетиной, с острыми кривыми клыками. Причем клыки эти не являлись единственным их оружием: острые как бритва зубы легко рвали плоть приговоренных к ужасной смерти людей. На глазах у Катона кабан вцепился женщине в руку и тряс головой, пока не оторвал ее. Воспоминание заставило его поежиться, и он мысленно обратился к Диане с мольбой сделать так, чтобы британские вепри оказались не столь свирепыми, как их сардинские родичи.

Треск лесной мелкой поросли впереди заставил Катона натянуть поводья: он опустил острие своего охотничьего копья и вгляделся в чащу. Спустя мгновение громкий шелест папоротников недвусмысленно указал на приближение какого-то зверя. Катон стиснул зубы и покрепче перехватил древко. Из зарослей на ковер палой листвы выскочила лисица. Завидев лошадь и всадника, она замерла, на миг припав к земле, а затем, прежде чем юноша успел сообразить, стоит ли эта добыча броска копья, метнулась в сторону и исчезла. Он рассмеялся, сбрасывая напряжение, и, ударив пятками в бока лошади, послал ее влево. Оттуда донесся возбужденный крик, будто охотник ринулся к желанной цели, потом послышались звуки возни, пронзительное ржание и, наконец, отчаянный визг раненого кабана.

— Катон! — окликнул Макрон. — Ты это слышал?

— Слышал. Похоже, кому-то улыбнулась удача.

Когда зверь проломился к молодому центуриону, голова того все еще была повернута в сторону друга. Кабана он не видел, но, услышав звук, инстинктивно дернул поводья. Лошадь, испуганная внезапным появлением вепря и все же попытавшаяся повиноваться рывку, резко осела на задние ноги. Катона мотнуло вперед, и он, чтобы не свалиться, ухватился за конскую шею. В тот же миг кабан проскочил под лошадиное брюхо и нанес клыками удар животному в пах.

Дико заржав от страшной боли, лошадь попятилась, валясь на бок. Катон, увидев стремительно приближающуюся к нему землю, каким-то чудом успел скатиться с седла. Его не придавило, хотя падение едва не вышибло из него дух. Несчастная лошадь с оглушительным ржанием молотила воздух копытами, тогда как лесное страшилище, отбежав и на повороте взрыв короткими мощными ногами толстый слой палой листвы, опять нацелилось ударить ей в брюхо. Катон с трудом приподнялся, пытаясь восстановить дыхание и одновременно нашарить в густом папоротнике копье. Он вскинул голову и открыл рот, чтобы позвать на помощь, но его легкие смогли вытолкнуть через горло только сдавленный хрип. Затем в глаза ему бросился поблескивающий наконечник копья, он потянулся к нему и, схватив древко, развернулся к лошади. Та, лежа на боку, все еще била ногами, но лишь передними: задние были недвижны, и юноша понял, что у животного сломан хребет. Кабан, громко хрюкнув, рванул клыками конскую плоть, а Катон скрючился за поверженной жертвой, выставив перед собою копье.

— Катон! — В голосе Макрона звучало беспокойство. — Что происходит?

А происходило вот что — на глазах у Катона кабан вспорол бивнями лошадиное брюхо, а когда отдернул окровавленное

рыло, то вытащил с ним из раны зацепившуюся за клык кишку. Потом налитые кровью кабаньи глазки уловили движение: зверь мигом повернулся и бросился к человеку.

— Дерьмо! — выдохнул Катон, перелезая через лошадиный круп.

Рассерженный вепрь подскочил к тому месту, где только что был его враг, но не смутился, а с храпом подпрыгнул и вновь устремился к Катону. Тот, в страхе оглядываясь и сжимая копье, уже бежал через чащу туда, где в подлеске виднелись просветы. Разъяренный кабан несся за ним как таран: в любой миг он мог настичь беглеца и располосовать ему спину.

Внезапно путь юноше преградил толстый ствол давно упавшего дуба, покрытый теперь зеленым, поблескивающим под дождем мхом. Без лишних раздумий Катон с маху перепрыгнул через него, но не удержался и грохнулся наземь. Теперь бежать было поздно. Перекатившись на четвереньки и быстро вскочив, он упер древко копья в какую-то кочку и выставил наконечник перед собой — над древесным стволом.

Вепрь шумно проломился к преграде, изготовился к броску и взметнулся ввысь — страшный, огромный, с окровавленным рылом и торчащими из открытой пасти клыками. Он стремился сбить врага с ног и потому всем своим весом сам напоролся на широкий зазубренный наконечник косо поставленного охотничьего копья. Острие пробило кабану грудь, проникнув вглубь, к жизненно важным органам зверя. Сила толчка вырвала древко из рук охотника за долю мгновения до того, как оно с треском переломилось.

Кабан, хрюкнув, свалился и отчаянно завизжал, пытаясь вскочить. Копье хрустнуло около наконечника, и из раны в щетинистой шее торчал лишь короткий обломок. Зверь бился, стараясь избавиться от него, разбрызгивая кровь по папоротникам и мху. Катон подхватил с земли древко и с силой вогнал его кабану в бок, налегая всем телом. Зверь завизжал еще громче и забил копытцами, попадая юноше по ногам. Тот, игнорируя боль, наваливался на свое оружие, вращая его из стороны в сторону и проталкивая все глубже. Животное теряло кровь, а с нею и силы, тогда как охотник, напротив, давил все сильнее, цедя сквозь стиснутые зубы:

— Подыхай, скотина! Подыхай!

Мощные ноги больше не дергались и не бились, они обмякли и замерли. Последовало еще несколько хриплых, свистящих вздохов, и кабан с последним содроганием испустил дух.

Катон медленно разжал побелевшие от напряжения пальцы и привстал на колени, дрожа от облегчения и возбуждения. Он сделал это — убил кабана, а сам жив и даже не ранен! Просто не верится. Юноша посмотрел на добычу, и ему показалось, что мертвый зверь выглядит меньше, чем во время схватки. Не намного, правда, но все-таки. Вот ведь обида. Потом, приглядевшись, Катон заметил торчавшие из полураскрытой окровавленной пасти клыки и вываленный между ними язык и вздрогнул.

— Катон!

Голос Макрона звучал в отдалении, со стороны смертельно раненной лошади, и в нем безошибочно угадывалась тревога.

— Я здесь!

— Держись, парень! Я иду к тебе.

Катон поднялся на ноги и услышал еще один возглас — уже оттуда, где находился царь. Он затаил дыхание и навострил уши. Крик повторился.

— На помощь! Убивают! На помощь!

Теперь Катон узнал голос Верики и сам, обернувшись, закричал во весь голос:

— Макрон! Сюда! Скорее!

Ноги путались в густом папоротнике, ветви хлестали по лицу, когда он, не разбирая дороги, несся на царский голос. Позади Макрон выкликал его имя.

— Сюда! — крикнул Катон через плечо, за что-то запнулся, но при падении успел инстинктивно выставить вперед руки, извернулся и тут же снова вскочил.

Как оказалось, запнулся он о Тинкоммия. Тот валялся во мху, схватившись за голову. Между пальцев сочилась кровь, глаза были затуманены. Его копье лежало у него на груди.

— Тинкоммий, где царь?