Орел или решка
Шрифт:
Незаметно девочка уснула, а остальные ещё долго обсуждали последнюю новость: Его Императорское Величество Государь Император отрекся от престола…
Игнатий Кузьмич, отец Фисы и Гриши, как старший из братьев, говорил:
– Может еще и ничего, всё обойдется. Ведь где этот переворот произошел? Где-то в Петербурге, а нас это, может, и не коснется. От Петербурга до Урала не одна сотня верст. Игнатий Кузьмич, неспешно жестикулировал руками, хотя светлые волосы растрепались, а на лице поступил румянец, выдавая его волнение. Иван озабоченно подхватил:
– Как жили хорошо и такое дело. А вдруг новая власть отберет у нас леса, землю?
В округе леса братьев так и звали «Кузины леса», что было предметом их тайной гордости. Женщины подхватили:
– Надо бы запасти впрок соль, спички…
– Припрятать деньги на черный день…
Бабушка слезла с печи,
– На все воля Божья.
Ее худенькая рука потянулась ко лбу, сморщенное лицо выражало смирение. Мария, жена Игната, поправила фитиль в лампе. Неяркий свет вспыхнул, осветив избу. Она была выстроена из толстых, крепких бревен. Между бревнами виднелся мох, сами бревна были гладкими и желтыми, потому что их постоянно шоркали 46 и мыли с золой. Большая русская печь возвышалась у левой стены. Справа в углу стоял стол, по обе стороны от которого тянулись лавки. Над столом висели иконы, украшенные бумажными цветочками. Перед иконами горела лампадка. На полу пестрели половики, которые Мария ткала из ватолия 47 долгими зимними вечерами вместе с золовками и свекровью. У Марии половики получались со своим особенным узором и радовали глаз. Грише тоже хотелось спать, он тер глаза, но продолжал сидеть рядом с матерью. Волнение присутствующих передалось и ему. Все разошлись далеко за полночь, однако в некоторых домах все еще горел свет. Не спалось не только Глебовым: последние новости, привезенные односельчанами из города, взбудоражили всю деревню.
46
Шоркать – тереть
47
Ватолий – изношенная одежда
Феденевы устало сидели рядышком на лавке. Сергей бесцельно перебирал шило и дратву, Гликерия пыталась прясть. Оба задумались о сыне. Как он там, на чужбине? Вернется ли домой? Не помешает ли этому революция?
–Давай спать, – сказал Сергей. – Поздно уже.
Жена подошла к полатям, взглянула на сыновей. Саша и Ефим спали глубоким сном, укрывшись овчинами. На печи, свернувшись калачиком, спала Тая. Гликерия перекрестила их и направилась в горницу. На улице мела поземка. Завтра надо вставать чуть свет и делать нескончаемую крестьянскую работу.
Фиса стояла в огороде около бочки с водой, которая собиралась во время дождя с крыши конюшни, и плескала её на себя. Как жарко! Домотканый сарафанчик, как и волосы девочки, выгорел на солнце. К босым ногам прилипли смола и еловые иголки. Мимо пробежал брат Гриша. Куда это он? Девочка немедленно бросилась следом за ним. Так и есть, Гришка и Санко Серьгин опять прячутся от неё. Ну, нет, им это не удастся. Фиса держалась на расстоянии от них, но не упускала из виду. Они направились к Кривому озеру, воспользовавшись небольшим перерывом в работе. Саша Феденев тихонько пробирался через кусты. Гришина младшая сестренка наверняка опять увязалась за ними. Надо будет скрыться от неё в густом ельнике, обежать угор с глубеникой и выйти к озеру с другой стороны. Что за девка! Играла бы в куклы! Ребята обежали озеро, и присели в кустах, заглядывая в воду с небольшого обрыва. Отсюда видно как в озере плавает мелкая рыбешка. Над водой летают стрекозы, трепеща прозрачными крылышками и выпучивая свои огромные глаза. Жужжат пчелы и шмели, отыскивая сладкие головки клевера; стрекочут кузнечики, предвещая вёдро 48 . Ребята распластались на земле, впитывая в себя её жар. Прыгать и скакать не хотелось, все их дни заполнены работой и сейчас они рады возможности полежать и отдохнуть. К тому же, Фиса наверняка уже где-то рядом и только и ждет, когда они подадут голоса. Солнце скрылось за тучей.
48
Вёдро – хорошая сухая погода
– Пора, наверное, Санко – сказал Гриша,– пойдем робить.
– Айда ,– отозвался Саша.
Ребята присоединились
49
Перечить – спорить
Поздно вечером Игнат сказал Марии:
– Ложись спать, меня не жди.
Мария с недоумением посмотрела на него, на глазах показались слезы.
– Полно- те 50 , Мария! – с досадой сказал Игнат и вышел из дома.
Мария вытерла слезы: «Последнее время он часто уходит по ночам. Наверное, у него появилась баба. Только где? Коли б у нас в деревне, так я бы уже знала. Хотя, что мне за дело. Игнат относится ко мне так же, как и прежде. Не обижает, прислушивается к моему мнению. А то, что он «гуляет»… Вон, у Глекерьи Серьгиной мужик не гуляет, но и старше ее лет на десять, поди еще с лишним; и не люб он ей….. Да и как его любеть-то, уж больно он нехорошой. Сколько раз бывало, сам на поле на телеге едет, а Гликерия через полчаса следом за телегой бежит. Шутка в деле 51 , десять верст пешком, да потом робить целый день. Нет, чтоб обождал немного, пока хлеб дойдет, да Гликерия его из печи вынет. Сам-от небось, только скотину и управит, а у бабы утром забот полон рот». Она встала, подошла к печи, на которой спали Фиса с бабушкой, прислушалась к их дыханию. Бабушка, конечно, не спала, но ни во что не вмешивалась. Гриша разметался на полатях. Малы еще у нее дети, а тут такие перемены в жизни, и как-то все сложится? Мария перекрестилась, снова всхлипнула и вернулась в горницу.
50
Полно те – хватит
51
Шутка в деле – возмущение
Изменения в веками устоявшейся жизни начали происходить гораздо раньше, чем предполагал озабоченный люд. В ноябре 1917 года в Подберезово пришло известие, что в Петербурге взят Зимний дворец и победили большевики, а уже через полгода после непонятного переворота власть по всей стране принадлежала Советам. Советская власть конфисковала церковные земли и начала передел земельных наделов. Отряды красных выгребали зерно из сусеков крестьян. К лету 2018 года уже назрело недовольство новой властью. В Осинском уезде тоже нашлись недовольные, но из Перми прибыли вооруженные отряды и расстреляли зачинщиков в Орде, Медянке, Ашапе. Люди растерянно затаились.
В марте 1918 года Михаил узнал о заключении Брестского мира с Германией. Его друзья, бывшие военнопленные, с которыми он иногда общался, разделились на два лагеря: одни хотели немедленно уехать домой, другие, как и Михаил, обзаведшиеся семьями, не желали этого. Ему пора было возвращаться домой. Но Анна и дочь…. Михаил, задумавшись, сидел над своим дневником, а потом записал: «Самая печальная для меня новость. Пока я остаюсь здесь, как поступить теперь, не знаю. Горе мое, несказуемое, неописуемое. Не могу больше писать, руки опускаются».
Несколько месяцев Михаила терзали сомнения. Новые записи в дневнике выдавали его смятение: «Судьба моя тяжела. Я не знаю, что буду делать, когда увижу слезы горя в ее глазах…. Часы текут, текут, сердце болит, если бы мне сказали, обойди всю землю, и приди обратно, я бы пришел, даже стариком…. Кровью бы я записал о своем горе, но кровь застыла у меня».
Конец ознакомительного фрагмента.