Орел нападает. Орел и Волки
Шрифт:
Разумеется, такой марш-бросок, без передышек и с полной выкладкой, был до крайности утомителен, и чем дольше он длился, тем громче становился ропот легионеров. Многим из них после засады на дуротригов так и не удалось толком выспаться. И во второй половине дня, когда солнце уже начало понемногу клониться к грязно-серому зимнему горизонту, Катон стал задумываться о том, надолго ли его хватит. Ремни мешка стерли плечи до крови, глаза жег пот, каждый шаг отзывался в ступнях уколами боли. Оглядывая бойцов своей центурии, он видел по лицам, что им тоже
И надо же, когда он, уступая воображению, совсем было смежил веки, воображая себя писцом императорской канцелярии, восседающим за уютным письменным столиком возле изящной жаровни, источающей одновременно и свет, и тепло, его резко вернул к неприглядной реальности неожиданный крик. Фигул споткнулся, упал и теперь неловко возился в снегу. Катон, мысленно порадовавшись возможности отключиться от одуряющего однообразия марша, помог бедолаге встать на ноги.
– Собери свои вещи и возвращайся в строй.
Фигул кивнул и склонился к своему скарбу.
– Это еще что за дерьмо, чтоб вам сдохнуть! – проревел подлетевший Гортензий. – Вы кто, солдаты или подзаборные девки? Оптион, это твой остолоп?
– Так точно, командир!
– Тогда почему ты не пнешь его в зад?
– Командир? – Катон покраснел. – Я…
Он поискал глазами шагавшего в колонне Макрона, рассчитывая на его помощь, но бравый центурион по опыту знал, что, если он встрянет, будет лишь хуже, и даже не оглянулся на шум.
– Ты что, не только онемел, но и оглох? – продолжал разоряться Гортензий, буравя взглядом растерявшегося Катона. – В моей когорте покидать строй позволено только мертвым, понятно? Любой другой придурок, посмевший это проделать, пожалеет, что он не мертвец! Уяснил?
– Так точно, командир.
Фигул торопливо набивал свой мешок тем, что вывалилось из него при падении.
– Эй, ты! – обернулся к нему старший центурион. – Я разве велел тебе укладывать свои манатки?
Фигул покачал головой, и в то же мгновение жезл центуриона со звоном обрушился на его шлем.
– Не слышу ответа. У тебя есть язык, идиот? Ну так пусти его в дело!
– Так точно, командир. То есть никак нет, командир. Я не получал приказа укладывать свои манатки.
– То-то же! Подбери щит и копье. Остальное брось. В другой раз ты хорошенько подумаешь, прежде чем ронять что-нибудь на дорогу.
Фигул вспыхнул: приказ был несправедливым и слишком суровым. Ведь замена брошенного имущества обойдется ему в пару месячных выплат. А то и больше, все зависит от казначеев. Им только дай за что-нибудь зацепиться. По крайней мере, так о них говорят.
– Но
– Он ничего не мог поделать! – заорал Гортензий. – Ничего, значит? Что за хрень ты несешь?! Еще одно столь же поганое заявление – и ты с перерезанными поджилками останешься здесь на потеху друидам. Мигом марш в строй!
Фигул подхватил свое оружие и, бросив тоскливый взгляд на пожитки, побежал догонять колонну, чтобы занять свое место в Шестой. Отослав рядового, Гортензий опять уставился на Катона, потом наклонился к нему и забубнил, угрожающе щерясь:
– Оптион, если мне еще раз придется вмешаться в твои дела, клянусь, я лично изобью тебя до беспамятства и без малейшего сожаления вышвырну из колонны. Что, по-твоему, подумают остальные солдаты, глядя, как их долбаный командир нянькается со всякими недотепами? Ты и сам не заметишь, как они все начнут ныть, что им плохо. Твоя задача вздрючить их так, чтобы они и думать не смели о какой-то там передышке, так как в нашем положении отдых – это кратчайший путь к смерти. Не смей с ними сюсюкать! Иначе каждый отставший и убитый боец будет на твоей совести. Понял?
– Так точно, командир.
– Я очень надеюсь на это, чтоб мне пропасть. Потому что ежели ты…
– Тревога! Враги! – донесся издалека чей-то голос.
От головы колонны мчался конник. Обнаружив Гортензия, он осадил коня. Когорта, не получавшая приказа встать, продолжала движение, но взволнованные криком всадника люди теперь беспокойно озирались по сторонам.
– Где они?
– Впереди, командир. Перекрыли дорогу.
Всадник указал на невысокий, поросший густым лесом холм.
– Сколько их?
– Сотни, командир. На колесницах и в пешем порядке.
– Понятно, – кивнул Гортензий и зычным криком велел когорте остановиться. – Продолжайте вести наблюдение. Если они зашевелятся, срочно дайте мне знать.
Кавалерист отсалютовал, развернул коня и помчался к смутно различимому авангарду. Снег из-под конских копыт летел в лица замерших в ожидании римлян.
Гортензий сложил ладони ковшом:
– Командиры! Ко мне!
– Вроде темнеет, – пробормотал Катон, с тревогой поглядывая на небо.
Макрон кивнул, но не отвел глаз от вражеских воинов, плотной стеной перегородивших лощину, по которой шла дорога. Что поражало, бритты стояли совершенно недвижно, сохраняя по всему фронту сомкнутый строй – с тяжелой пехотой в центре и легкой на флангах, где также группировались небольшие скопления колесниц.
«Значит, их где-то около тысячи человек, а то и поболе», – прикинул Макрон.
Соотношение сил было явно не в пользу когорты, в которой менее пяти сотен боеспособных бойцов. Причем без кавалерии, та уже ускакала. Гортензий приказал конникам обогнуть неприятеля и во весь опор мчаться за подмогой к легату. Правда, до легиона отсюда миль двадцать, но за ночь разведчики всяко должны их одолеть, если все пойдет хорошо.