Орел нападает
Шрифт:
— Виноват, командир.
Макрон поглядел на Празутага. Тот тоже остановился и что-то под нос бормотал. Слова были непонятными, но напевными и вовсе не походили на обычную речь. Макрон догадался, что икен молится или творит заклинание. Когда бритт умолк, центурион мягко коснулся его плеча.
— Двигаем дальше, парень.
Какое-то время Празутаг смотрел на него, молчаливый и неподвижный, как камень, а потом тяжело кивнул и снова побрел вперед. К берегу, укрепленному длинным плетнем, чьи деревянные колья вздымались на пару локтей над водой. С плеском, казавшимся пугающе громким, они выкарабкались на сушу.
— Туда? — спросил шепотом Макрон.
— Да! Идем, но… ш-ш-ш!
По мере углубления в лес вокруг маленького отряда все плотнее смыкалась чернильная тьма, и чудилось, будто сам воздух делается гуще и холоднее.
Катон считал каждый свой шаг, стараясь запомнить все повороты, чтобы сохранить в голове мысленную карту маршрута. Когда его счет дошел до сотни, деревья расступились и кромешную тьму разбавило слабое свечение звезд. Внезапно тропа уперлась в сплошной частокол с дверцей, закрытой на задвижку. Запор можно было отодвинуть, потянув за привязанную к нему веревку. Празутаг напряженно прислушался, но в глубине острова царила такая же гнетущая тишина. Единственным звуком, который слышал Катон, не считая биения своего сердца, было отдаленное уханье болотной выпи. Празутаг осторожно потянул за веревку. Заскрипела задвижка, и великан, толкнув дверь, исчез в темноте. Римляне разом сошли с тропы и присели. Спустя мгновение икен высунулся из проема и поманил их за собой.
Позади частокола они обнаружили обширный участок голой твердой земли, окруженный крытыми соломой лачугами. В центре его темнела большая круглая хижина, перед которой на возвышении наподобие подиума стояло похожее на трон кресло, чью высокую спинку венчали раскидистые оленьи рога. Самые громадные и устрашающие из всех, что Катон когда-либо видел. Возле подиума виднелась громоздкая решетчатая жаровня с едва тлевшими, но еще испускавшими слабое оранжевое свечение и легкий дымок угольками.
Ничто не двигалось, ни один из факелов, вставленных в железные скобы, не горел. Нигде не ощущалось никаких признаков жизни, как, впрочем, и чего-либо, угрожающего незваным гостям, не считая зловещих теней, прячущихся за строениями и частоколом. Римляне медленно подошли к ближней лачуге и заглянули внутрь. Там царила кромешная тьма, и Макрой тихо выругался.
— Так дело не пойдет, нам нужен какой-то свет, — прошептал он.
— Командир, это сумасшествие! — прошипел в ответ Катон. — Нас же сразу увидят.
— Кто? Здесь никого нет. По меньшей мере уже несколько часов… ты взгляни на огонь.
— Но куда же они подевались?
— Спроси его.
Макрон ткнул большим пальцем в сторону Празутага.
— Друидов нет. Все ушли, — ответил тот, уловив суть вопроса.
— Ну а раз так, то я позволю себе зажечь огонь, — заявил Макрон. — Мы должны убедиться в том, что здесь и впрямь пусто.
Он выдернул из ближайшей скобы факел и ткнул им в тлеющие уголья. С шипением, рассыпая сверкающие искры, тот
— Ни очага, ни жаровни — на чем же они готовят? — удивился Катон.
— Никто не готовит, — сказал Празутаг. — Еду приносят. Из поселений.
— Вот это жизнь, ни забот, ни хлопот! — Катон покачал головой. — Неплохо устроились эти друиды.
— Вот что, ребята, — щелкнул пальцами Макрон, — когда кончите толковать об удобствах, может быть, у вас найдется время осмотреть некоторые домишки? Поглядеть, нет ли где каких знаков, оставленных супругой командующего.
Они пошли от лачуги к лачуге, но находили в них лишь скудные пожитки туземцев. Нигде не было никаких следов пленников.
— Надо зайти в самую большую хибару, — предложил Катон. — Думаю, это дом главаря.
— Толковая мысль, — поддержал его Макрон.
— Нет!
Римляне повернулись к Празутагу, чье лицо было искажено гримасой страха. Икен умоляюще помотал головой:
— Не пойду!
— Дело твое, Празутаг! — пожал плечами Макрон.
Вход в хижину, так же как и сама она, выглядел весьма мрачно. Верхняя балка над дверным полотном была украшена резными изображениями оскаленных чудовищ, пожиравших вопящих от боли и ужаса мужчин и женщин. Картина производила столь сильное впечатление, что даже Макрон замешкался на пороге, поднял повыше факел и, присмотревшись, покачал головой.
— Ну и страшилища!
— Думаю, тут показано, командир, какая участь ждет человечество, когда Круак восстанет и заявит о своих правах.
Макрон, вскинув брови, повернулся к Катону:
— Восстанет, говоришь? Ежели так оно и случится, не хотелось бы мне повстречаться с ним вечерком в закоулке.
— И мне, командир.
Дверной проем был завешан тяжелыми звериными шкурами, надежно защищавшими все, что за ними таилось, от постороннего взгляда. Макрон, сдвинув завесу локтем свободной руки, шагнул в обиталище верховного жреца и присвистнул:
— Вот это контраст!
Катон, оглядев просторное помещение, только кивнул. Там и впрямь было чему подивиться. Большую часть пола застилали меха, с одной стороны уходя под широкие, обитые толстым войлоком ложа, с другой — под обставленный резными высокими стульями огромный дубовый стол, так и не прибранный после трапезы, что была, видимо, внезапно прервана, о чем свидетельствовали ряды глубоких деревянных тарелок, наполовину наполненных кусками мяса, торчавшими из застывшего жира. Возле каждой тарелки лежали ломти хлеба с сыром, а на золотых, затейливо и отменно сработанных кельтскими мастерами подставках красовались рога для питья.
— Что до удобств, то заправилы черных жрецов и впрямь живут очень неплохо, — усмехнулся Макрон. — Неудивительно, что они не жалуют любопытных. Однако что же заставило их в такой спешке прервать свое пиршество?
— Командир! — воскликнул Катон, указывая на дальнюю часть помещения, где на голой земле стояла невысокая деревянная клетка с распахнутой дверцей.
Они поспешили туда, но внутри небольшого узилища ничего не было, кроме чем-то прикрытого ночного горшка.