Орфей и Ника
Шрифт:
В голове все смешалось: неизвестная ему девушка, обвинение в убийстве… Но ведь…
– Товарищ полковник! Но ведь Вера Лапина умерла два дня назад! Фраучи кивнул:
– Вы меня поняли. Тогда, в ноябре, ее не убили – но сделали нечто худшее. Насколько я понял, то же, что и с вами…
И тут до Сергея дошло: болезнь, открытая молодым земским врачом! Вера была в бессознательном состоянии…
– – У нее была болезнь Воронина?
– Да… Ей ввели ВРТ в очень большой дозе. Организм не выдержал, хотя, быть может… – на секунду он замолчал, затем вздохнул, – это к лучшему. В таком состоянии
Сергей не знал, что ответить. Он мог лишь одно – запомнить все, чтобы потом попробовать разобраться. Разобраться, выяснить – и узнать правду…
– Спасибо, товарищ полковник… – наконец выговорил он. – Ее… Веру Анатольевну… конечно, не в чем обвинять. Я ведь и сам не помню, что было со мною почти два месяца… Фраучи кивнул:
– Да, эта дрянь ВРТ действует по-разному, но губит всех. К счастью, вы отделались легко, Пока, по крайней мере. Пустельга недоверчиво посмотрел на полковника. Сам он думал иначе. Впрочем, «пока» звучало достаточно многозначительно.
– Извините, товарищ полковник, вы врач?
– В некотором роде. – На бледных губах Фраучи мелькнула горькая улыбка. Скажем так – имею опыт. Сейчас ваш организм быстро меняется. Через пару месяцев наступит кризис… Ну, думаю, вам тут помогут…
– Погодите! – Пустельга даже подался вперед. – Что вы имеете в виду?
Фраучи покачал головой:
– Лучше не стоит… Кое-что вы видите сейчас: организм перестает воспринимать обычную пищу, меняется формула крови… Но с этим можно жить. В этой больнице неплохие специалисты… Ну, желаю всего наилучшего!
Полковник приложил руку к фуражке и быстро зашагал к воротам, словно опасаясь, что Сергей спросит его еще о чем-то. Этого можно было не опасаться, Пустельга чувствовал себя настолько растерянным, что просто не представлял, о чем можно еще узнать у командира «Подольска». Ему вполне хватило услышанного. Мозаика постепенно складывалась – камешек к камешку, – но рисунок выходил слишком ужасным. Сергей медленно побрел ко входу. Надо добраться до палаты, лечь ничком на кровать, полежать часа два, а затем – думать, думать, думать…
Когда стемнело, Пустельга уже был готов. Он надел форму, поправил складки на гимнастерке и решительно вышел в коридор. Караульные у палаты номер сорок три покосились на неизвестно откуда взявшегося майора госбезопасности и, не особо торопясь, стали по стойке «смирно». Они, впрочем, Сергея не интересовали. Он прошел к концу коридора, где обычно находился дежурный. Заметив Пустельгу, тот вскочил. Белый халат не мог скрыть военной выправки.
Увидев удостоверение, он кивнул и выжидательно поглядел на Сергея. Тот выждал минуту, затем сухо бросил: «Ключи!» – и, чуть помедлив, добавил: «И ни звука!» Как он и думал, форма вкупе с удостоверением сработали – дежурный послушно открыл стеклянную витрину, где гроздьями висели связки. Пустельга быстро нашел нужную – ключи от балконных решеток. Номер Сорок Третий постарался разбросать свою связку как можно старательнее –
Проходя мимо скучающих охранников, Пустельга подумал было не усложнять дела и просто пойти напролом. Но лучше не рисковать: неизвестно, какой еще приказ получили эти мордовороты…
Сорок Третий еще не спал, в палате горел синий ночник. Пустельга осторожно постучал, ночник погас, и через мгновение балконная дверь открылась.
– Украли ключи? – Сорок Третий крепко пожал Сергею руку и остановился в нерешительности. – Пригласил бы вас к себе…
– Не стоит. – В палате вполне мог стоять «жучок».
– Пожалуй. – Зэк плотно закрыл дверь, вдохнув прохладный ночной воздух. Весна, гражданин майор!
Тут он заметил форму, лицо его дернулось в усмешке. Пустельга поспешил поведать об эпопее с ключами. Орловский кивнул:
– Все гениальное просто. Ну, спасибо, что зашли, а то я уже скучать начал. Сидишь как в камере… Кстати, гражданин Сорок Первый, что с нашим врачом?
– С Любовью Леонтьевной? – Сергей усмехнулся. – Говорят, исчезла. Ищут…
Симпатичная длинноносая девушка действительно исчезла из больницы. Шум начался немалый, даже товарищ Иванов был, похоже, обеспокоен…
– Ай-ай-ай, проморгали! И за что вам паек дают? А я вот сижу и думаю, что бы еще сделать для родной власти и ее славных органов!
Зэк шутил, но тон не вызывал сомнений в его отношении и к первой, и ко вторым. И Пустельга решился:
– Можете, Юрий Петрович-Усмешка мгновенно погасла, сменившись недоверчивой гримасой.
– Бомбу предложите с балкона кинуть, гражданин майор?
Зэк не верил. Наверно, и Сергей на его месте не поверил бы ни «малиновому», ни «лазоревому». Но выбора не было.
– Нет, с бомбой подождем. Для начала выслушайте меня. Только не перебивайте…
Орловский подумал, кивнул и достал папиросы, приготовившись слушать. Сергей, не выдержав, тоже закурил и начал рассказ – с самого начала, с того январского дня, когда он очнулся в ленинградском госпитале. Ему казалось, что придется говорить долго, много часов, но история вышла не такой и длинной – всего на три папиросы. Может, помогла привычка докладывать: четко, без лишних эмоций, по пунктам.
Зэк слушал, не поворачивая головы, внешне никак не реагируя. Наконец, когда Пустельга закончил, он медленно повернулся.
– Все? – Его глаза смотрели на Сергея испытующе, без тени улыбки.
– Вроде…
Он хотел добавить, что все сказанное им – правда, но сдержался. Ни к чему. Если Сорок Третий не поверит, то переубедить его будет трудно.
– Артамонова… Нет, не помню… – Сорок Третий покачал головой. – Все из головы вышибли… Сергей Павлович, вы сами видели мои… документы?
– Удостоверение, выписка из приказа, фотографии… – кивнул Пустельга. Видел. Все подлинное, но я заметил… Там нет послужного списка, кроме того, в приказе не сказано, что вы имели какое-то звание до майорского. Просто: Орловскому Юрию Петровичу присвоить…