Орина дома и в Потусторонье

Кунгурцева Вероника Юрьевна

Поскольку ни Павлик, ни женщина не пытались узнать, каким образом она обо всем этом узнала, Орине, которая подождала немножко, но ничего не дождалась, пришлось без просьб с чьей-либо стороны дать объяснения:

— Коты у вас совсем чистые, значит, вы только что откуда-то вышли, а поблизости только двадцатиквартирный барак… Затем, на ладонях у вас мозоли, следовательно вы много работаете. Кстати, могу порекомендовать хорошее средство от мозолей — мазь «бом-бенге». Пестерь — идете в лес, и не по грибы, а по ягоды, потому что короб запачкан соком, то есть это специальный ягодник, а кроме клюквы сейчас никакой ягоды нету. Ну и у вас на подоле, сбоку — клочки серой

шерсти, выходит, о ноги терлась собака… А что касается породы — то тут у нас ведь кроме дворняжек-то и нет никого… Все очень просто!

Баба, этак усмехаясь, поглядывала на девочку. А Павлик Краснов поинтересовался:

— Директор Леспромхоза сказал, что все, кто есть, — в лесу. А вы в лесу были? Как там?

Женщина только жала плечами, тогда Павлик, сообщив предварительно свое имя и представив Орину, бесцеремонно спросил: дескать, а вас как зовут? Но баба ткнула пальцем себе в рот, что-то промычала и принялась быстробыстро складывать из перстов с ладонями каких-то пляшущих человечков.

— Да она немая! — догадалась Крошечка.

Баба поыкала, развела руками — и пошла вниз по Долгой улице. Ребята глядели ей вслед, а женщина все выуживала из воздуха пальцами какие-то никому не понятные словечки — видать, разговаривала сама с собой. Крошечка воскликнула:

— Хорошо, что хоть кто-то тут есть!..

Ребята подошли к избе Пасечника, которая была крайней на Долгой улице, ограда усадьбы уже примыкала к березняку, за которым начиналась Противопожарная полоса. Покричали под окошками: никто не откликнулся… И ворота оказались заперты.

— Придется ведь перелезать, — сказала Орина, покосившись на Павлика, ноги у которого по-прежнему нет-нет да и заплетались. А забор усадьбы был основательный: высокий заостренный штакетник. Лезть, конечно, пришлось Крошечке. Но мальчик не отставал от нее. «Небось привычный… по чужим садам лазить», — неприязненно подумала Орина.

Оглядевшись во дворе, — где все было в полном порядке, — они направились к дому. На двери висела внушительных размеров стальная собачка, но Крошечка, применив дедукцию, тотчас выяснила, где ключ: там же, где и у них — под половой тряпкой. Прежде чем отправиться на поиски каких-нибудь следов Орины Котовой, она решилась, следуя духу и букве метода Шерлока Холмса, покурить (ввиду того, что мальчишка категорически отказывался), но, на удивление, в голове у ней не только не прояснилось, как она ожидала, а даже наоборот… Крошечка, под взглядом мальчика, который почему-то не смеялся, небрежно выкинула окурок, и, пошатываясь и хватаясь за перила, взошла на крыльцо.

Боясь, что ее вырвет, она опустилась на лавку, дескать, я сейчас, только посижу немножко, чего-то устала… И Павлик Краснов вынужден был сам производить осмотр помещения. Он и углядел среди фотографий, собранных под общей рамой в межоконном простенке, выцветший снимок девушки в белом платье и белых же носках, с русой косицей; над головой девушки висели нарисованные круглые часы с белыми цифрами и стрелками; на обороте была надпись: «На память брату от сестры Орины. Дарю сердечно, помни вечно. 1939 г.».

Крошечка, сунув фотографию в сумку, похвалила мальчика и попыталась принять посильное участие в поиске других следов — но голова у нее закружилась и она рухнула на удачно подвернувшуюся койку Пасечника, где обнаружился старый наперник, вполне возможно набитый «письмами» Николая Сажина. Больше никаких следов Орины Котовой в ее бывшем доме обнаружить не удалось.

Глава четвертая

НА БОЛОТЕ

Ребята

уже выходили из Долгой улицы, когда услыхали крик — не поймешь, человечий ли, или зверий, а вслед за тем раздались выстрелы! Неужто враги прорвались?! Но ведь сейчас белый день… Переглянувшись, не зная, в какую сторону поворотить, они ринулись к дому — и вдруг увидели поднявшего клубы пыли, галопом скачущего Басурмана: спутанная его грива развевалась, хвост заметнулся на спину, зубы были оскалены, а глаз косил. Одинокий конь пронесся мимо них в сторону клуба и пропал где-то за леспромхозовской конторой.

Ребята побежали в Прокошевский проулок — и увидели дедушку Диомеда, который выскочил из ворот конного двора в одном валенке и потрясал ружьецом. На вопрос «что случилось?», возничий отвечал, дескать, в Поселке волки… Дескать, только собрался запрячь Баско, пошел за дугой, как вдруг откуда ни возьмись — матёрущая волчица: заскочила в сенцы — и прямо под ноги метнулась…

— Хорошо, Басурман ее отвлек — заржал так, что она малёхо ополоумела и кинулась прочь… А я в это время берданку схватил. Высунулся в окошко и стрелил… Только не попал. Побежал добавить: да где! ее, гадины, и след простыл. Убежала — и, как собачка поноску, утащила мой валенок, мало-мало ногу не отгрызла. Вот это что тако?! Хорошо, ружьишко у меня было припрятано, а то беспременно кого-нибудь из нас задрала бы: или конюха, или коня.

Крошечка спросила:

— А куда вы хотели ехать, зачем решили Басурмана запрягать?

— А-а… Все вот вам скажи! — Дедушка Диомед сделал загадочное лицо, но тотчас все и сказал: — Полуэкт-то Евстафьевич берет ведь меня обратно в Леспромхоз, на прежнее место! Так-то, ребятушки! Разобрались наверху — и Вахрушева вернули! А Полуэкт Евстафьевич — это вам не нынешние… шильники, Вахрушев-то разбирается: что в людях, что в лошадях! Направил нас с монголом на «9-й километр»… Я всегда говорил: МАЗы — МАЗами, КрАЗы — КрАЗами, а конь — он всегда на первом месте!

Возница отправился искать своего вечного коня, а ребята, посовещавшись, решили идти на болото: туда, где на плане, подшитом в «дело», была прорисована человеческая фигура. Дедушка Диомед вернулся с Басурманом, которого тотчас же запряг и, прежде чем ехать, дал детям дельный совет: дескать, я бы — по нонешним-то временам — не больно, на вашем месте, в лес совался, у вас-то ведь нет ружья! Но Павлик Краснов твердокаменно отвечал, что им непременно нужно выполнить задание, — а как его выполнишь, если в Поселке пусто, не осталось никаких свидетелей, опрашивать некого. Придется идти на место преступления. Распрощались, и конюх отправился в свою сторону, а Орина с Павликом — в противоположную.

Ребята, заглянув в папку, свернули на торфяники: план был подробный, с указанием сторон света, с точным количеством километров от Поселка до места преступления. Крошечка нашла слегу и, отталкиваясь, сигала с кочки на кочку. Мальчик последовал ее примеру.

— Ой, Павлик, смотри — клюква! — воскликнула Орина, решившая подзакусить хотя бы этой кислятиной.

— Какая же это клюква, это кровь! — отвечал Павлик Краснов, обладавший, видать, более острым зрением.

Крошечка дотронулась до листа пониклого ежеголовника — и на палец ей скользнула алая капля. Она резко стряхнула кровь в темную болотную водицу. Павлик указал на следующую кочку, где на росянке, точно обод цветка, блестели еще капли. И по следам, которые уводили прочь от тропы, они, по настоянию мальчика, двинулись в сторону гиблых торфяных болот. Орина не понимала, зачем им идти по этим следам — ведь ясно же, что это не Орины Котовой кровь…