Орион и завоеватель (Орион - 4)
Шрифт:
– Все мужи верят ему. При Херонее...
– Отвечай мне. Если бы выборы состоялись сегодня ночью, кого избрало бы войско - девятнадцатилетнего Александра или Пармениона? Или, быть может, Антипатра? Помни, что оба они происходят из семейств столь же древних и благородных, как и род Филиппа... Словом, все они были конокрадами лишь поколение назад.
– По-моему, царем выбрали бы Александра, - отвечал я, не кривя душой. Разве что придали бы ему в регенты Пармениона на год или больше.
– Вот видишь?
– сказала она
– Ты получишь лишь титул царя, но не власть. Они постараются лишить тебя истинной самостоятельности.
– Но зачем ты говоришь об этом?
– спросил я.
– Неужели с царем что-то случилось?
– Филипп решил жениться на племяннице Аттала Клеопатре, той, которую он зовет Эвридикой!
– Жениться?
– Царь может иметь несколько жен, - пояснил Александр.
– Филипп уже заключил несколько политических браков, - сказала Олимпиада.
– Наш, например, укрепил его союз с молоссянами.
– Он полюбил тебя, - сказал я.
– Это была обычная похоть, которую он испытывает к любой девке, если у нее выросли волосы на лобке. А ведь еще есть и мальчишки.
– Нет, мать, для меня это не проблема. Но для тебя это пощечина.
– Неужели ты думаешь, что его поступки имеют в моих глазах какое-то значение?
Я подумал, что имеют, и еще какое, но промолчал.
– Он хочет причинить тебе боль, - сказал Александр.
– И унизить тебя, - сказала она, опуская руку на плечо сына.
– Царь рассчитывает, что я в гневе возвращусь в Эпир, город своего отца, иначе он просто разведется со мной. Та маленькая шлюшка, на которой он собрался жениться, стремится стать его единственной законной женой - таков план Аттала.
– А это значит, что если у нее родится сын...
– наконец-то понял Александр.
– У тебя появится соперник. Аттал будет поддерживать сына своей племянницы, желая еще больше приблизиться к трону.
– Это будет еще не скоро, - напомнил я.
Олимпиада одарила меня злобным взглядом.
– Мальчишка может родиться через какой-нибудь год. И тогда моего сына отодвинут в сторону; царь объявит, что никогда не был твоим отцом, Александр, я уверена.
– Ты же сама убеждала меня в этом, - сказал Александр громко.
– Да, я говорила ему, что ты рожден от Зевса, - ответила она.
– Но Филипп всегда настаивал на том, что ты его сын.
– До сих пор.
– Хитроумный лис еще воспользуется твоим божественным происхождением в собственных интересах. Назовет меня распутной женой, а тебя незаконным ребенком. Подожди - и увидишь.
– Все это предположения, - вновь вмешался я.
– Филипп еще даже не объявил о том, что женится.
– Он это сделает.
– Но если он женится, быть может, пройдут годы, прежде чем родится сын. Александр достигнет зрелости и без всякого противодействия займет трон после смерти отца.
– Или у него вовсе не будет сына, - заметил Александр.
–
– Если он умрет прежде, чем сумеет зачать нового наследника.
18
Проводив сына, Олимпиада меня не отпустила. Подобно рабу я последовал за ней в спальню и до рассвета тешил ее любовь на ложе, среди шуршавших и шипевших змей.
В ту ночь ей не потребовались специальные средства, которые прежде впрыскивали в меня ее гадюки... Я был услужливым, покорным, как раб, пылким любовником. На теле моем в этот раз не осталось новых отметин от змеиных клыков, хотя Олимпиада не один раз запускала когти в мою плоть.
– Ты хочешь убить Филиппа, - сказал я ей, когда, отдыхая, мы лежали рядом.
– Это вопрос?
– спросила она лениво.
– Нет. Вывод.
– Ты предупредишь царя, не так ли?
– Я верен Филиппу, - проговорил я.
– А не мне?
– Ты можешь принудить меня выполнять твои желания, но верности не добьешься.
Она расхохоталась в предутренней тьме:
– Орион, Орион! Разве можешь ты искренне утверждать, что тебя не радуют наши совместные развлечения?
– Тело мое безусловно радуется им.
– А твой ум?
Я колебался, не желая пробуждать в ней гнев. Но все-таки сказал, едва ли не против воли:
– Теперь я понимаю, как чувствует себя ученый медведь, когда его заставляют плясать.
Она вновь расхохоталась, уже искренне развеселясь:
– Ученый медведь! Именно так! Я хочу, чтобы ты был моим ученым медведем!
Я обругал себя за то, что дал ей повод для веселья.
– Ну, а теперь пора развлечься еще разок, мой медведь, - сказала она. Потребуется ли кнут, чтобы поощрить тебя?
В кнуте я не нуждался.
Когда первые проблески солнечного света озарили небосклон за окном, царица вернулась к прерванному разговору.
– Скажешь ли ты Филиппу о том, что я собираюсь убить его?
– Скажу, если ты не помешаешь мне.
– Он и без того прекрасно знает это.
Оставив постель, я направился к умывальному тазу, что стоял на столике в другой стороне комнаты.
– Скажи ему, Орион. Пусть Филипп знает, какая судьба его ждет. Он все равно не сможет избежать ее. Ему суждено быть убитым. Так определили боги.
– Боги!
– Я обернулся к еще нежившейся в постели Олимпиаде.
– Богов нет, и ты это знаешь.
Она расхохоталась:
– Осторожнее, Орион. За неверие здесь казнят.
– За правду, - пробормотал я.
– Ступай, - внезапно проговорила она повелительным тоном.
– Ступай к Филиппу и расскажи обо всем.
Я оставил ее покои. Слова Олимпиады и ее надменный хохот звучали в моей памяти. Она сказала, что убийство Филиппа предопределено богами. И, шагая по пустынным, едва освещенным рассветом коридорам дворца, я сжимал кулаки и клялся сделать все возможное, чтобы остановить ее.