Орион и завоеватель (Орион - 4)

Бова Бен

На гнедом коне подъехал Филипп, с непокрытой головой и без панциря, его единственный глаз горел гневом.

– Прекратите немедленно!
– взревел он.

Мы остановились, покоряясь властности, которая звучала в его могучем голосе.

Схватка вмиг стихла. Кто стоял, кто гнулся от боли, а кто валялся на земле; все были покрыты пылью, а некоторые и кровью.

Никос в порванной рубахе, под которой виднелись еще свежие рубцы на спине, стал коленом на грудь аргивянина и вцепился зубами в ухо лежавшего. Но прежде чем Филипп сумел сказать еще слово, прилетевший

из темноты камень поразил царя прямо в затылок. Звук показался не менее громким, чем от падения камня, пущенного катапультой. Согнувшись, Филипп свалился с коня. Навстречу метнулся аргивянин с копьем, и я увидел, что около дюжины его земляков сошлись кольцом вокруг распростертого тела царя. Все были с мечами.

Опустив голову, я бросился вперед и, пробив кольцо вооруженных воинов, выхватил копье из рук аргивянина, прежде чем он успел погрузить наконечник в тело лишившегося сознания Филиппа.

Гнев и ярость вновь охватили меня, и мир вокруг замедлился. Взяв копье как дубинку, я разбил его тупым концом лицо наемнику, у которого вырвал оружие. Тот рухнул как подкошенный. Готовый защитить царя, я встал над телом Филиппа, спиной к нервно переступавшему коню. Окружившие царя вооруженные аргивяне были ошеломлены. Позади них Никос и другие воины моего отряда застыли в столь же глубоком потрясении.

Вокруг опять началось смятение. Грубый мужской голос захлебнулся кровью, послышались крики, и из тьмы явился молодой Александр, золотоволосый, с дикими глазами, с окровавленным мечом в руке.

– Царь!
– закричал он. Расталкивая всех, кто попадался ему на пути, царевич шагал ко мне.

– По-моему, он просто оглушен, господин, - сказал я.

Александр сурово посмотрел на меня, затем обратился к кольцу аргивян, все еще державших в руках мечи.

– Взять, - скомандовал он, - всех!

Никос и остальные разоружили аргивян и увели их во тьму.

– Ты спас жизнь моего отца, - сказал Александр.

Тут Парменион и другие военачальники наконец подошли к нам и склонились над телом Филиппа.

– Я хочу, чтобы убийц повесили, - сказал Александр в ночную тьму. Только пусть сначала они расскажут, кто заплатил им.

Но никто не слушал его. Александр остановил свои полные ярости глаза на мне:

– Будь возле царя, потом я присоединюсь к вам.
– И удалился. Трудно было поверить, что царевичу еще только восемнадцать лет.

4

Филипп не пришел в себя и через час. Я последовал за военачальниками, которые отнесли царя в жалкую хижину из бревен; глинобитный пол помещения покрывали грязные конские шкуры. Я стоял в открытых дверях, копье аргивянина все еще оставалось в моих руках. Офицеры уложили Филиппа на скромную постель с заботой, которую мне редко приходилось видеть. Потом лекари и полководцы столпились возле царя. Испуганная рабыня принесла кувшинчик с вином.

Филипп очнулся. Хотя врачи настаивали, чтобы он оставался на ложе, царь поднялся. Приближенные помогли ему устроиться в складном походном кресле.

Вопль, полный муки, распорол ночь. Филипп резко поднял голову. Тут раздался другой вопль,

громче и страшнее первого.

Филипп подозвал одного из военачальников, который склонил ухо к губам царя. Тот что-то проговорил, полководец кивнул и вылетел из хижины, минуя меня.

Вокруг царя деловито сновали лекари. Один из них омывал затылок Филиппа. Я видел, что полотно окровавлено. Другой растирал какую-то мазь в мелкой плошке. Разогретая огоньком свечи, она пахла камфорой.

– Вина.
– Царь впервые заговорил громко после падения.
– Еще вина.

Глаза девушки зажглись. Она облегченно вздохнула. Ей не могло быть больше тринадцати или четырнадцати.

Через несколько мгновений я увидел, что к хижине приближается небольшое шествие. Впереди выступал полководец, которого посылал Филипп, крупный, коренастый мужчина с жестким лицом, борода которого казалась еще чернее, чем у самого царя. Полководец был кривоног, звали его Антипатром. Но об этом я узнал потом. Возле него шествовал Александр, побледневший от гнева или чего-то другого, глаза царевича все еще пылали. За ним вышагивали с полдюжины молодцов, избранных им Соратников. Все они были чисто выбриты, как и сам Александр, поэтому казались моложе своих лет.

Соратники остановились в дверях. Александр прошел внутрь, за ним последовал Антипатр.

Царевич отправился прямо к отцу.

– Слава богам! Ты жив!

Филипп криво усмехнулся.

– Мой череп оказался прочнее, чем они рассчитывали.

Если передо мной и в самом деле были отец и сын, то они совсем не походили друг на друга. Рядом со смуглым и темноволосым Филиппом, лицо которого покрывала щетинистая борода, а толстые руки заросли шерстью и были покрыты белыми шрамами, Александр сиял чистым золотом волос, белой кожей, глаза его блестели. Я припомнил одного из своих прежних знакомых. Я называл его Золотым; по неизвестным мне причинам смутное воспоминание заставило меня поежиться.

– Я еще узнаю, кто в ответе за это, - мрачно бросил Александр.

Но Филипп махнул рукой:

– Мы и так знаем это: Афины, Демосфен или кто-то из его друзей.

– Они подкупили аргивян. Я повешу всех.

– Нет, - сказал Филипп.
– Только тех, у кого в руках было оружие. Остальные не имеют к этому никакого отношения.

– Откуда ты можешь знать? Позволь мне заставить их рассказать истину.

– Истину?
– Лицо Филиппа искривила сардоническая усмешка.
– Посади любого ногами в огонь, и услышишь от него именно то, что хочешь. Разве это истина? Разве этому тебя учил Аристотель?

Прежде чем Александр успел ответить, заговорил Парменион:

– Этот человек спас твою жизнь.
– Он указал на меня.

Филипп посмотрел на меня единственным целым глазом.

– Когда царь лежал и его собирались убить, он пробился через аргивян и вырвал копье у убийцы.

Филипп нахмурился, пытаясь что-то припомнить, и наконец сказал:

– Орион, так, кажется?

– Да, господин, - отвечал я.

Он подозвал меня к себе:

– В каком ты сейчас отряде?