Орион в эпоху гибели (Орион - 3)

Бова Бен

Волна жаркой ярости захлестнула меня. Мне хотелось налететь на него, свернуть ему шею. Но я знал, что он легко справится со мной, и ощутил, как он злобно упивается моими мыслями.

"Ей невероятно больно, Орион. Но ее муки многократно усилятся, прежде чем я позволю ей умереть".

13

Наконец крутой спиральный туннель закончился очередной глухой стеной. На первый взгляд Сетх даже пальцем не шелохнул, но стена отъехала в сторону, открыв взору нечто вроде весьма совершенной лаборатории.

Ани нигде не было видно.

В воздухе висел гул электрического тока; с двух сторон тесной комнатки сплошной стеной стояли гудевшие, пульсирующие огнями ряды аппаратов. Позади нас находился длинный стол, загроможденный странными предметами, и табурет - скорее затейливая скамья для двуногого хвостатого существа. Четвертая стена была совершенно пуста.

Сетх клацнул когтями правой руки - гладкая стена ушла вверх, открыв куда более просторную комнату, тоже битком набитую замысловатой аппаратурой.

И Аню, заточенную в стеклянный цилиндр на приподнятой над полом платформе. Совершенно нагая, она стояла неподвижно, с закрытыми глазами, вытянув руки по швам, а по всему ее телу плясали голубые змейки электрических разрядов.

"Она кажется совершенно невозмутимой", - прошипел голос Сетха в моем сознании.

Аня была охвачена оцепенением. Или мертва. По всем четырем углам возвышения, окружая заточивший ее стеклянный цилиндр, стояли грубо сработанные статуи Сетха. Самая большая, вырезанная из дерева, была мне по грудь.

"Посмотри сюда!" - приказал он.

Обернувшись, я посмотрел в направлении, указываемом его вытянутым когтем, и увидел ряд экранов вдоль стены.

"На них показаны ритмы ее мозга".

Зубчатые кривые, красные от мук, плясали вверх-вниз в ритме, навязанном ползавшими по ее телу молниями разрядов.

По взмаху ладони Сетха голубые сполохи усилились, стали ярче, пустившись в безумную пляску по коже Ани. Ее обнаженное тело как-то съежилось, содрогаясь. Веки зажмурились плотнее, из-под них выползли две слезинки. Уголком глаза я заметил, что пики осциллограмм стали острее, круче, заметавшись по экранам, как языки пламени, опалявшие мой мозг.

_Этот монстр пытает Аню!_ Пытает бессердечно и основательно, как армия муравьев, пожирающая любую живую тварь, вставшую у них на пути.

– Прекрати!
– взревел я.
– Прекрати!

"Открой мне свой разум, Орион. Позволь увидеть то, что мне надо".

– И тогда?

"И тогда я позволю вам обоим умереть".

Я взглянул в его горевшие злобой крокодильи глаза. В них не было ни торжества, ни радости, ни далее садистского наслаждения - ничего, кроме чистейшей ненависти. Ненависти к роду человеческому, ненависти к творцам, к Ане, ко мне. Сетх шел к своей цели, беспощадно сокрушая любые преграды.

Ненависть полыхала и во мне - но бессильная. Сгорбившись, уронив руки, я склонил голову.

– Прекрати ее мучения, и можешь делать со мной, что захочешь.

"Я облегчу ее мучения, - отозвался Сетх.
–

Но они не прекратятся до тех пор, пока я не узнаю, что мне требуется. Тогда вы оба умрете".

Змеившиеся по коже Ани голубые сполохи побледнели и замедлили свою пляску. Экраны показали, что боль ее поутихла.

И могучее, безжалостное сознание Сетха вонзилось в мой разум, как докрасна раскаленный стальной прут, с жестоким упорством отыскивая то, что он хотел знать. Я оцепенел, я был полностью обездвижен, не мог шелохнуть даже пальцем, а Сетх бесцеремонно рылся в тайниках моей памяти.

Я видел, я слышал, я заново переживал события своего прошлого. _Безумец Золотой глумится надо мной, твердя, что уничтожит остальных творцов, чтобы род людской поклонялся ему как единственному истинному Богу. Вот варварское великолепие Каракорума и Угэдэй, Великий монгольский хан - мой друг, убитый мною. Пронзительный сырой холод Корнуолла в темнейший из темных дней мрачного века, когда рыцари короля Артура резали друг друга десятками, как мясники_.

Сетх шарил в моей памяти, притрагивался к воспоминаниям, мыслям, целым жизням, стертым из моего сознания. Он искал, и искал, и искал, жадно продираясь сквозь пережитые мною эпохи, чтобы добраться до вожделенного знания.

Но пока он прорывался сквозь мой беззащитный разум, он и сам раскрылся мне. Связь между нами, при всей своей мучительности, была двусторонней. Его мысли я читал с трудом, так как не мог сформировать активный щуп, чтобы порыться в его памяти, как он поступал со мной, но Сетху не удалось бесчинствовать в моем разуме, не приоткрыв мне своих мыслей хотя бы чуть-чуть.

_Я снова в лаборатории, где Золотой сотворил меня. Я в мертвый штиль на море, под медным небом, умираю от жажды. Я на планете, вращающейся вокруг звезды Сириус. Я умираю при взрыве в огромном звездолете, сжимая Аню в объятиях_.

И наконец я опять ощутил, что стою в дьявольской камере пыток, где Аня терпит муки в своем стеклянном узилище, а ненавистные рдеющие глаза Сетха обжигают меня.

"Тьфу! Без толку. Ты знаешь об этом даже меньше, чем я".
– Впервые его слова, проникавшие в мой мозг, были полны гнева и отчаяния.

Мое тело снова наполнилось жизнью. Сетх словно выпустил меня из своих цепких лап, и внутренности мои пронзило тошнотворной дрожью.

Он снова обратил свои крокодильи глаза к Ане.

"Она знает. Я вырву это из нее!"

– Нет!
– взревел я, когда он потянулся к аппаратуре на стене.

Он на долю секунды отвернулся от меня. Мне было этого довольно.

Схватив ближайшего деревянного болвана, я с маху опустил его на гребенчатый хребет Сетха. Ящер упал, сокрушая приборы и экраны. Взмахнув резным идолом над головой, я изо всех сил ударил по стеклянной трубе, в которой находилась Аня. Стекло рассыпалось градом осколков, и пляска электрического пламени по нагой коже угасла.