Ория (сборник)
Шрифт:
Уже не в первый раз Згур вспомнил Учельню. Наставники много раз повторяли: учись понимать врага. Всякий человек и силен, и слаб. Венет с перебитым носом мастак драться — тут Згуру и пытаться нечего. Лес «чугастр» тоже знает, слышит сквозь сон, он умен и опытен. Но Згур здоров и крепок, как может быть крепок двадцатилетний парень, с детства не голодавший и не знавший серьезных хворей. К тому же вещей у него немного, а «чугастру» надо тащить полную бронь, шлем, лук с колчаном да в придачу тяжелый топор. Значит, надо бежать дальше, следить за дыханием — и ждать.
Ночевать свернули в село,
Наутро Ярчук вновь удивил, когда, уже став на лыжи, достал из заплечного мешка свиток бересты и, развернув, принялся разглядывать. Згур даже глазам своим не поверил — мапа! «Чугастр» читает мапу! Тут же захлестнула обида. Ему-то мапу не дали! Згур покосился на хмурого венета, водившего по мапе узловатым пальцем с кривым желтым ногтем, и решил, что пора кончать.
Дорогу он помнил. Наставник Барсак не зря гонял его по Большой Мапе Ории, заставляя запомнить каждый поселок, каждый речной поворот. Путь на полдень не представлял трудностей. Згур закрыл глаза, вспоминая. Кажется, следующее село далековато. Разве что ходу прибавить? Нет, не стоит! Наоборот, следует слегка помедлить…
На этот раз Ярчук мог передохнуть. Згур шел не спеша, стараясь лишь не замерзнуть. Солнце — Небесный Всадник — вынырнуло из-за туч, и по яркому ореолу Згур понял, что ночью ударит мороз. Он заранее поежился, но ходу не прибавил. Интересно, что увидел дикарь на своей мапе? Неужели Згур ошибся?
Солнце уже уходило за верхушки деревьев, сизые тени Е тянулись от опушки, и Згур удовлетворенно улыбнулся. Вот и
вечер! Мороз щиплет щеки, холод начинает заползать за ..ворот, а ночевать-то и негде! Ну-ка, Ярчук, сообрази! Похоже, венет тоже начал что-то понимать. Озабоченно взглянув на уходящее солнце, он достал мапу, поводил по ней пальцем и нахмурился, Згур решил не ждать. Пройдя чуть вперед, он приметил слева небольшую поляну и направился туда, заранее присматривая дерево посуше.
Ночевка в снегу — не шутка. Даже для здорового парня, с детства привыкшего к долгим зимним переходам. Ярчуку придется туго — после сырого подвала, скудных харчей и двух дней на морозе. Ну что ж, сам напросился, «чугастр»!
Згур бросил в снег мешок и направился за хворостом. Впрочем, хворост — не главное. Хорошо бы найти сухое дерево, а лучше — несколько. Березу, чтоб пылала жарче, и что-нибудь покрепче, клен или ясень. А дальше — просто. Один конец бревна ложится в костер… Ужинали молча — за весь день не было сказано ни слова. Згур подсел поближе к огню, протянул ладони. Хорошо! Правда, возле такого костра не поспишь, этак
Венету явно нездоровилось. Он уже не постанывал — подвывал, вновь и вновь хватаясь за поясницу, задыхался, жадно ел мокрый снег — и снова хватался за ноющий бок. Наконец, с трудом привстав, он направился в лес и вскоре вернулся с кусками какой-то коры. Згур усмехнулся и поставил на костер небольшой котелок. Отвар, конечно, ; вещь полезная, но в такой холод и от такой хвори едва ли поможет.Ночь тянулась долго — бесконечная, холодная. Вдали, в самой глубине леса слышался волчий вой, в костре трещали сучья, а над поляной равнодушно сияли острые ледяные звезды. К полуночи мороз ударил по-настоящему. Згур надвинул шапку на самые брови и закрыл глаза, пытаясь задремать. Спать слишком опасно. Если б Ярчук был и вправду другом, спали бы по очереди…
— Поспи, молодой боярин!
Голос венета прозвучал внезапно, и Згуру почему-то стало не по себе. Поспать? Ну уж нет!
— Прошибся, однако! — Ярчук виновато вздохнул. — Мыслил, до деревни доберемся. Ну да ниче! Ты, вижу, паря опытный, бывалый, даром что боярин!
Надо было смолчать, но Згур не выдержал:
— Сиверский волк тебе боярин! С чего ты взял? У вас что, по утрам умываются только бояре?
Ярчук только моргнул, затем прозвучало удивленное «Вона!».
— Чего «вона»? — окончательно озлился Згур.
— Я-то мыслил… Мыслил, убить меня хочешь. На миг Згур растерялся, но тут же пришел в себя. Ну и скачут «мысли» у «чугастра»!
— Значит, ежели я «боярин», то должен тебя всенепременно убить?
— Не потому. Не молвил ты ко мне, а то — примета верная. Убивец, коли замыслил чего, к убиенному бысть слова не молвит. Ино молвит — то запомнит убиенная душа и на третий день придет и с собой потянет! Али не ведал, боярин? То у нас и чада ведают!Згуру почудилось, что «чугастр» уже бредит, причем на совершенно непонятном наречии. «Чада», вероятно, «дети». Итак, у венетов даже дети знают, что убитые приходят на третий день, а посему убийце с жертвой говорить опасно… Ну и чушь!
Хотелось спросить, из какой норы, а если не из норы, то из берлоги, Ярчук родом, но Згур все же сдержался. Небось он там, в своей Венетии, пням да корягам поклонялся, с бубном плясал да на луну волком выл! Вспомнилась детская байка про глупый до одури народец «шукши», что на полночи живет да гнилой рыбой питается. «Шукша» и есть!
— А ты сам видел, как мертвые приходят?
Венет с самым серьезным видом кивнул, и Згуру расхотелось спорить. Может, у «шукшей»-венетов навы и вправду такую силу взяли?
Он подбросил дров в гаснущий костер, протянул ладони к огню:
— Ладно, приходят — так приходят. Давай про бояр лучше.
— Чего — про бояр? — буркнул Ярчук. — Говорил — чистой ты!
Згур только вздохнул. Так и есть! У «шукшей» только бояре умываются! Венет усмехнулся, почесал бороду:
— Видать, не понял, боярин! Не чистый — чистой. Кожа гладка, плечи держишь ровно, глядишь без страха. Небось ни разу не голодал, хомут не таскал, плетей не пробовал! Чистой и есть! Оно всегда приметно. А что не боярином зовешься, так слова всяки есть!