Орлиная гора
Шрифт:
Илларское королевство давно не воюет. На севере – Ладдар, королева Виктолия родом оттуда; союз крепкий, давний. Юг и Юго-Восток – Даррское королевство, отгороженное Черными песками – не поведешь же через них войска! А там, где нет Песков, – горы. Запад – Ваддар, когда-то делили с ним земли, но давно замирились. Остальные границы закрыты горами, не пройти. Есть только один путь, на северо-восток – по Миллреду, стране медуниц, но они не пускают на свои земли. Купцы Иллара отправляют караваны в портовые города Вольного союза в обход, через Ладдар.
Единственная война за столько
Маленькая сухая ладошка коснулась лба, Лисена сказала строгим голосом:
– Ты почему не спишь? Спи!
– Я не могу спать все время! – рассердился Темка. Вот наказание! Сказали ей присматривать за княжичем в дороге, так просто спасения не стало.
– Может, ты пить хочешь?
– Да ничего я не хочу!
Темка крутанул головой, вырываясь из-под ладони, отвернулся. Теперь он смотрел в спину солдата, сидящего на козлах. Еще в первый день княжич выбрал себе место у переднего борта фургона, рядом с открытым пологом – хоть что-то видеть, кроме тряпичного потолка. Так и Митьке проще. Вот только он не приходит.
– Лисена, Эмитрия позови.
Девочка послушно выбралась наружу, замахала рукой. Не прошло и полуминуты, как всхрапнула рядом Дега. Митька ловко перелез, примотал уздечку к повозке.
– Что? Ты как? – В серых глазах метнулась тревога.
Темка чуть усмехнулся. Как он… подумаешь, заживет. Эх, Митька, ты бы себя в зеркало видел! Хотя нет, лучше не стоит. Сейчас отметины на мундире выцвели под солнцем, но Темка уверен: княжичу Дину все равно первыми бросятся в глаза следы от шевронов.
– Ты чего не приходишь?
Друг сел, уперся спиной в дощатую стенку фургона. Тряхануло на кочках, Темка уже привычно сдержал стон. А все-таки полегче стало, не так, как первые дни, тогда хоть волком вой.
– Ты не думай, со мной сидеть не надо. Вон я от Лисены не знаю куда деться. Я не поэтому. Просто ты молчишь и молчишь.
– А что говорить? – Митька отвернулся, глянул на степь. – Я не могу отречься от отца. И я верен королю.
Темка смотрел на светлый затылок друга. Матерь-заступница, ну как ему помочь?
– Дега у тебя умница. А капитан не возражает, если я удаляюсь от отряда. Промчусь по степи – и легче становится. Мысли как выдувает.
Лисена, пристроившаяся под боком у солдата, оглянулась. Возничий ухватил девочку за плечо, развернул обратно. Сказал что-то тихонько, отвлекая от княжичей.
– Понимаешь, это решение, которое я должен принять сам. Только сам. Ты не обижайся.
У Темки распахнулись глаза: обижаться? Да если бы он мог хоть капельку помочь! Ну хоть как-то втиснуться между двумя плитами – верностью роду и долгом перед короной!
– Что бы ты ни решил, ты все равно мой друг.
– Даже если откажусь от присяги королю?
У Темки пересохли губы. Ведь тогда княжич Дин будет считаться мятежником. Тем самым врагом, в сражение с которым хочется успеть. Митька неловко улыбнулся, отказываясь от своего вопроса. У Темки вспыхнули от стыда уши: пожалел его, сам свечкой тает, а его – пожалел.
– Нет, ты мне не друг, – и раньше, чем мертвенная бледность залила Митькино лицо, Темка сказал твердо: – Ты мне побратим. Подожди.
Трудно забинтованными руками вытащить нож. Но Темка ухватил за лезвие, протянул рукоятью вперед: на темной коже – серебристый олень. Снова тряхнуло повозку, тень от полога закрыла на мгновение Митькино лицо.
– Я, наверное, не имею сейчас права, – голос княжича Дина упал до шепота.
– Зато я имею! Хочешь – не давай взамен. А мой – возьми. Я все равно вручаю тебе свою честь, – обычно это не говорят вслух, и так все понятно. Но Темка повторил: – Ты мне – побратим.
Рукоять Митькиного ножа без украшений; Орел летит вдоль клинка. Оружие князей Динов осторожно легло на забинтованную Темкину ладонь.
Измученный друг отводил душу в степи, прижимаясь к жесткой гриве Деги. А Темка думал о мятежниках. Раньше они были для него просто врагами, в боях с которыми можно проявить доблесть. А сейчас он пытался понять: зачем? Зачем они все это затеяли?! Разве можно воевать в Миллреде? Митька не сможет, Темка в этом точно уверен. Княжич Торн был там с отцом, дальше небольшого приграничного городка их не пустили, но то короткое путешествие запомнилось как сказка.
Любимый цвет Миллреда – желтый. На базар хоть не заходи – губы склеиваются от душного сладкого запаха. Мед – от ярко-лимонного до темно-смолистого – в расписных крынках, тарелках, туесках, в сотах. С тяжелым гудением вьются над прилавками пчелы, лезут в посудины, прошивают над головами воздух. Пчелы тут везде: вышиты на одежде, нарисованы на домах, отчеканены на медных вывесках, сплетены из соломы и подвешены под стрехой, вылеплены из глины – ох и голосистые в Миллреде свистульки!
Шум на базаре – оглохнуть можно. Каждая торговка свой товар хвалит, зазывает попробовать. Темке иногда кажется, что пчелы тоже хвалятся друг перед другом, а тетки жужжат. И вдруг – тишина. Между расступающимися людьми идет молодая женщина, простоволосая – медового отлива косы уложены короной вокруг головы и сияют под солнцем. Медуница. Ей нет нужды рядиться в золотистые одежды: кожа ее и так медового оттенка, губы – цвета темного, гречишного меда, глаза – медово-карие. Подол длинного белого платья метет шелуху, но ни соринки к нему не пристает. Торговки застыли с открытым ртом, подались вперед через прилавки: знамо дело, чей товар медуница похвалит – тот лучший на базаре. От покупателей отбоя не будет, да и повод какой – смерить соседок горделивым взглядом. Плывет медуница под гудение пчел, знакомым кланяется. На иноземцев глянула с интересом и им улыбнулась. Темка в ответ рот до ушей растянул. Ну невозможно рядом с медуницей пасмурным быть! Правду говорят: как посмотрит, так ровно весенним солнцем одарит.