Орлиная гора
Шрифт:
Княжич вытянулся на лежанке, полускрытой занавесью. Он уже научился ценить минуты отдыха. С сундука в изголовье свешивался рукав мундира. Темка потерся о него щекой, как об отцовское плечо. Провел ладонью по подушке, нащупал монограмму. Мама вышивала. Недавно было письмо, новостей никаких. Большей частью спрашивала об отце и Темке, сокрушалась, как они там. Темка подтянул рукав, лег на него щекой и прикрыл глаза. Ночь выдалась беспокойная, загадочное поведение Марика Лесса выбило из колеи. Дремота почти сразу же утяжелила веки.
В шатре было шумно, потом что-то резко велел отец. Княжич сел, стряхивая остатки дремоты. Торопливо оправил мундир.
– Да говорите же, капитан!
Темка вздрогнул от отцовского окрика.
– Торнхэл пал, мой князь.
Пальцы онемели, выпустили занавесь. Темка остался сидеть, оглушенный.
– Княжич Эмитрий!
Можно вжаться в тень, перестать дышать. Оставьте же в покое! Тут так спокойно, мародерам и гулякам не приглянулись маленький дворик и крохотная беседка в глубине. Плющ, обвивающий ее резные столбики, сплелся в плотный занавес. Листья касаются щек, и пахнет миром. Не порохом, не кровью, а просто вечерней прохладой.
– Княжич Эмитрий!!!
– Я тут, – резко отозвался Митька. Вышел из-под навеса на залитый лунным светом двор.
– Вас ждут.
Шагая за солдатом, Митька перебирал с тоской: кому же он понадобился? Отцу? Будет читать наставления. Или приехал Крох, и ему уже доложили о неподобающих настроениях княжеского порученца? В последнее время Митька замечал, что предводитель мятежников как-то странно поглядывает на него. А, доносом больше, доносом меньше – плевать. И все же он предпочел бы встретиться с Крохом. Проще от него слушать, что чести больше в победе, а не в глупом милосердии.
Прошли между пылающих во дворе костров. До Митьки долетали обрывки разговоров:
– Нет, все дожди весной пролились. Жаркое лето будет.
– …нога у него стала как колода, сам видел.
– Винька, дурья твоя башка! Сожрал уже все!
– Так он по девке своей убивался, так убивался, а все одно помер. Судьба.
– …привезу. Пусть только назовут голытьбой, всех за пояс заткну.
Лег под ноги стертый камень широких ступеней. Митька прошел мимо череды вазонов; нежный тонкий аромат ночных фей с трудом пробился сквозь плотную смесь из дыма, запаха пота и спекшийся крови, ароматов каши с салом и ружейной смазки. Следом за солдатом поднялся на второй этаж. Сбежал навстречу сержант, прижимая к животу корзинку, накрытую тряпкой. Княжич проводил его взглядом, резко повернулся на каблуках и бросился бежать, не обращая внимания на встревоженные взгляды. Хрустнули под ногами осколки фарфоровой вазы, окончательно превратившись в крошево, чуть не споткнулся о разломанную раму от картины.
Дверь в Темкину комнату распахнута. Митька остановился. На сапоги как комья грязи
Возник за спиной провожатый, растерянно повторил:
– Вас ждут, княжич Эмитрий.
Митька резко захлопнул дверь.
В уже знакомой гостиной никого не было. На бежевом ковре виднелись грязные следы, перевернутая корзинка валялась в углу, скорее всего отправленная туда пинком. На галерее, залитой лунным светом, стоял кто-то высокий. Не отец и не Крох.
– Княжич Эмитрий Дин, – громко произнес Митька. – Вы звали меня?
Великан шагнул в комнату, развел руки. С коротким всхлипом, недостойным солдата, Митька бросился к нему, уткнулся в широкую грудь. Громадные ладони опустились на плечи.
– Здравствуй, Митя.
Княжич вскинул голову:
– Здравствуй, тур Весь!
Стояли на террасе, не там, откуда утром княжич смотрел на казнь, а чуть сбоку, под прикрытием плюща. Отсюда тело повешенного капитана было не видно, но Митька все равно знал, что оно там. Тур смягчил до полушепота свой раскатистый бас:
– Мне завязали глаза. Не бойся, не рискнут тронуть. Наш род в Ладдаре кое-что значит. А я должен был увидеть все сам, я же летописец. И потом – я обещал уехать до полуночи.
Митька глянул на луну: значит, тур ненадолго, осталось меньше двух часов.
– Но все равно не понимаю, почему князь Крох дал разрешение. Он же знает, что твой род поддерживает Эдвина.
– Мятеж – даже если он удачный – не заканчивается разгромом королевской армии. Нужно будет заново строить отношения с соседями, а мое слово Далид уважает.
Князь Наш тяжело прошелся вдоль стены. Потом опустился в кресло. Внимательный взгляд ощупал княжича.
– А еще что-то подсказывает мне: тебе нужно поговорить.
Митька качнулся и вжался поглубже в плющ. Тур сидел на расстоянии вытянутой руки и все равно мог видеть его лицо.
– Ты видел маму?
– Да. Она при дворе, близка с королевой Виктолией. Возвращаться на родину не хочет.
Княжич сорвал резной листик, покрутил в пальцах. Не хочет… Вряд ли тур знает правду. И хорошо, что не знает.
– Она скучает о тебе.
…шуршащий запах ванили и розовой воды. Листик смялся в пальцах.
– Скажи ей, что я тоже, – вышло неожиданно хрипловато.
– Принцесса Анхелина надеялась, что я тебя увижу.
– Анна считает меня предателем? – Митька пожалел, что вырвался это вопрос. А кем еще его можно считать?
– Нет. Она слишком хорошо тебя знает.
– Я стараюсь честно служить князю Кроху, – горько уронил Митька.
– Получается?
Митька нащупал среди листьев резной столбик, стиснул. Тур ждал ответа.