Орлиная степь
Шрифт:
— Именно! — подтвердил Зима. — Через год по Кулунде пройдет железная дорога. Вот тогда и развернется строительство. Уже сейчас в Михайловке, недалеко отсюда, работает крупный содовый комбинат. Слыхали? А со временем в Кулунде поднимутся другие заводы. Из наших солей будут вырабатываться самые различные химические продукты. Тут химия наделает таких чудес, что ахнешь! И притом, заметьте, в самые ближайшие годы. Кому из вас не понравится работать на земле, валяй на любой завод! Везде найдется место.
— Картина! — прищелкнув языком, воскликнул Зарницын.
— В озерах соли много — понятно, не беда, — с обычной рассудительностью заговорил Григорий Холмогоров. —
— Многонько! — со вздохом согласился Зима. — По Кулунде больше миллиона гектаров…
— Ну и соли! Да откуда ее столько?
— Обь когда-то нанесла с гор…
— Что она, текла здесь?
— По всей Кулунде.
— Да, много земли попортила!
— Скоро и это не будет бедой. Дай срок! — сказал Зима. — Вот освоим хорошие почвы, а потом и за солонцы возьмемся — окультурим. Это очень важная для Алтая и очень интересная проблема. Вот где мы по-настоящему сразимся с природой! Одна ваша бригада может отвоевать и дать жизнь, тысячам гектаров совсем гиблой, бесплодной земли! Это ли не красота?
— Но как ее окультуришь? — спросил Холмогоров.
— Будем рассаливать! — весело ответил Зима. — Пятна — землевать, сплошные массивы — гипсовать, углублять на них пахотный слой… Да мы все теперь можем сделать! У нас вон какая техника, а гипс, пожалуйста, под рукой. Вон на озере Джира какие залежи! И потом будем подбирать солевыносливые культуры. Вы вот, пожалуй, и не поверите, а ведь все свеклы, например, очень хорошо растут на солонцах. Да и другие овощи неплохо. А некоторые травы, вроде пырея? Вовсю! Даже деревья растут! Возьмите, скажем, тополь белый, березу бородавчатую, вяз, клен, тамариск, лох… Надо приложить к гиблой земле руки да сердце — и земля станет родить. Да еще как! Залюбуешься!
— Воды здесь мало, — сожалеюще произнес Холмогоров.
— Да, здешние засухи — большое зло, — согласился Зима. — Без воды здесь трудно добиться устойчивых урожаев, это верно… Но будет у нас и вода. Будет! Как только построят гидростанцию у Камня-на-Оби, мы пророем канал, и вода самотеком пойдет по всей Кулунде. Вот тогда поливай пашни, сколько надо! Тогда наша Кулунда станет огромной чашей изобилия. Кормись на доброе здоровье вся Сибирь!
— Мечты! — сказал Белорецкий ироническим тоном.
— Это уже не мечты! Это живое, горячее дело! — возразил Зима. — Станция у Новосибирска скоро будет готова. Всем известно. Ну, а там дойдет черед и до станции у Камня… Это такие мечты, которые обжигают руки!
Все время, пока Зима разговаривал с группой парней, Леонид Багрянов не спеша переобувался невдалеке и вспоминал о своей первой встрече с Зимой на родном взгорье. Удивительно, что молодой командир-сибиряк, хотя и был тяжело изранен, привлек тогда его внимание и поразил ребяческое воображение не своей бедой, что было бы естественно, а необычайно одухотворенным выражением бледного лица и даже какой-то затаенной радостью, вероятно радостью победы. Таким он запомнился Леониду навсегда. Теперь, когда Зима рассказывал приезжим ребятам о будущем Алтая, он был, несмотря на годы, точно таким, каким увидел его Леонид при первой встрече… Неужели и тогда, когда был насильно повержен на землю, он мечтал о будущем родного края? Да, конечно, а иначе, что еще могло спасти его от верной смерти?
За чаем на стане вокруг Зимы гудела уже вся бригада: впервые Так сильно были растревожены думы новоселов о грядущей жизни в алтайской степи. Уехал Зима при полной заре, а в Заячьем колке не скоро еще улеглись страсти…
В
— Ну что, зоренька, как жизнь? — заговорил он с ней вполголоса, перехватив ее у вагончика. — Пойдем вместе, а?
Светлана так и вспыхнула от радости: Леонид опять нашел для нее новое ласковое слово и хотел побыть с нею! «Какая же я дурочка! Ну зачем я мучаюсь? — сказала она себе, когда Леонид, сжимая ее пальцы, повел ее со стана. — Ведь он же только меня и любит… Что же мне надо?» Всю ночь она металась оттого, что Леонид накануне довольно долго оставался наедине с Хмельно в степи, и сколько ни успокаивала себя мыслью, что их поездка была необходима для дела, так и не успокоилась до рассвета. И, оказывается, все мучения напрасны. Светлана пошла с Леонидом молча, стыдясь смотреть на него и казня себя за свою слабость и свои подозрения.
Заря уже разгорелась над всей степью. Несметное птичье царство, зная, что скоро появится солнце, совершенно неистовствовало в розовом тумане. Лопотанье, курлыканье, кряканье, посвисты-ванье и улюлюканье достигли, вероятно, наивысшего предела и слились, как это ни странно, в единый строй, милый любой светлой человеческой душе.
— Утро-то какое! — заговорил Леонид, догадываясь о страдании Светланы и стараясь отвлечь ее от тревожных мыслей. — Ты слышишь, что делается в степи? Честное слово, готовая музыка! Садись и записывай!
— Да, это чудо, — негромко согласилась Светлана.
— Ты раньше когда-нибудь встречала утренние зори?.
— Не помню. Пожалуй, и не встречала.
— Очень жаль! Ты многое теряла.
— Где же зори лучше? — начиная успокаиваться, заговорила Светлана. — В лесу или здесь?
— Здесь, — ответил Леонид быстро. — Для зорь нужны просторы.
— Просторы здесь такие, что ослепнуть можно.
— Как это — ослепнуть?
— Очень просто: от пустоты, — отвечала Светлана. — Сколько ни смотришь — нет ничего перед глазами. Иногда я думаю о птицах: ну, куда они летят? Чего ищут? Ведь здесь же ничего нигде нет!
Леонид остановился, взял Светлану за плечи, всмотрелся в ее лицо и глаза…
— Тебе здесь плохо? — спросил тревожно.
— Нет, нет, что ты! — поспешила успокоить его Светлана. — Ты меня не понял. Мне бывает здесь немножко грустно, это правда, но все равно мне здесь хорошо! Мне ведь ничего не надо, ничего! Пусть даже степь вымрет и станет пустыней — мне и тогда здесь будет хорошо.
Пораженный словами Светланы, Леонид крепко сжал ее плечи и долгим взглядом сказал ей то, что говорил уже много раз, но чего тем не менее она всегда ожидала с затаенным дыханием.