Орлиное гнездо
Шрифт:
Корнел движением гордой головы отбросил за спину кудри. Он был так прекрасен и дик в эту минуту, что затмил бы своим темным пламенем даже князя.
– Смерти не минует никто! – воскликнул он. – И ты очень дурно делаешь, господин, что прячешь от меня Иоану: ты ответишь за это перед Богом и совестью! Ты стар, - тут Корнел подступил к боярину. – Ты должен подумать о душе!..
Раду поднял голову и покачал ею, с легкой усмешкой.
А потом неожиданно отвесил юноше удар такой тяжести, что тот свалил его на пол. Корнел не успел ни прикрыться,
– Вот так, сын мой, - проговорил боярин, тяжело дыша, глядя на княжьего отрока сверху вниз. – Вот так я уязвляю неразумных детей, которые смеют меня учить!
Корнел, горя от стыда, медленно поднял голову.
Раду, глядя ему в глаза, спокойно кивнул.
– Да, так! Может быть, я возьму тебя с собой в замок, - если ты поймешь, как следует себя вести, и сможешь выхлопотать для себя разрешение у князя! Ты все равно не увидишь Иоаны раньше, чем мы!
Раду понимал, что очень рискует сейчас, говоря о княжеском разрешении, - но он рисковал всегда. И знал: крутых мер к нему сейчас Дракула не применит. Он уже отыграл немало – теперь должен частично уступить.
Раду склонился над юношей и подал ему свою старую мощную руку; легко поднял на ноги. Он улыбался.
– Я благодарен тебе за спасение Марины и Василе Поэнару, - проговорил боярин.
Корнел несколько мгновений неподвижно глядел на тестя – потом поклонился и с видом оскорбленной гордости повернулся и ушел: только дрогнули красивые губы и взметнулся ворох темных кудрей. Ах, любимчик дракона! Балованный щенок, которому отказали в косточке!
“Чтоб вам всем провалиться, дьяволы”, - думал Раду, когда дверь за Корнелом закрылась.
Боярин с невольным замиранием сердца ждал этого разрешения – как и разрешения на собственный отъезд; и наконец получил и то, и другое. Кришанов уведомили, что их отпускают; с ними – чтобы погостить с неделю, не более, - может отправиться Корнел.
Конечно, Петру Кришан останется здесь. И, конечно, Иоана Испиреску приедет сюда с мужем, когда кончится его отпуск.
“Ты не получишь моей Иоаны, - спокойно и жестоко думал Раду. – Ты не стоишь ее – она заслуживает гораздо большего; и я не позволю тебе и твоему князю пожрать то, что осталось от нашей земли”.
Пусть даже этому преданному молодому псу не хватает ума понять, каков его князь и к чему он в конце концов приведет Валахию, дай ему только волю. Отсутствие ума еще никогда никого не оправдывало и не спасало от истребления.
* Схоластический вопрос (сколько ангелов может одновременно танцевать на кончике иглы), приписываемый Фоме Аквинскому.
========== Глава 21 ==========
– Сколько тебе лет? – спросила Марина, ехавшая бок о бок с Корнелом.
– Я в точности не знаю, - ответил он, задумавшись на миг. – Я родился зимой, после Рождества… Должно быть теперь семнадцать…
– Ого! Так
Корнел сжал губы.
– Ты злая и неблагодарная женщина, - проговорил он мрачно. – И твой муж мягкотел, не знает, как взять верх над тобой!
Марина округлила глаза; потом толкнула Корнела в плечо.
– Большой господин княжий отрок, дела моей семьи и мое воспитание прошу предоставить мне и моему мужу, - проговорила она. – И ты едешь ко мне в гости, не забывай! Уж не на этой земле тебе учить меня!
Несколько мгновений молодые люди молчали, трепеща от взаимной враждебности, - потом Марина вдруг улыбнулась и прибавила мягко:
– Я вправду очень благодарна тебе…
Она несколько мгновений смотрела на молодого родственника – и наконец тот ответил на ее улыбку: Корнел вообще улыбался и доверялся с намного большею готовностью, чем она. Он стал еще лучше за это время; и наконец пробились темные шелковые усы, которыми так гордились все валашские рыцари.
– Я благодарна тебе, - повторила Марина, которая была сама почти хороша в эту минуту: не столько красотой, сколько внутренним огнем, который мог греть, а не жечь, когда она желала.
Потом приветливый очаг вдруг обратился в адское пламя, и лицо Марины исказилось. – Но я никогда не забуду, что вы с вашим князем сделали с моей землей! Ты на моем месте тоже никогда бы этого не забыл!.. – прошипела она.
Корнел несколько мгновений печально молчал – без остатка отдаваясь пылу битвы, в такие минуты он не находил, что возразить, так же точно увлекаясь чувствами побежденных. Потом он посмотрел на Марину и слегка поклонился.
– Я понимаю твою гордость и скорбь, госпожа. Но я служил и служу моему владыке, и мой меч – его меч!
Марина фыркнула.
– Прекрасно сказано!
Она пришпорила лошадь и опередила Корнела на два корпуса; дальше поехала рядом с мужем, но с ним уже не говорила, а молчала. Тот тоже понимающе молчал, не желая нырять в то озеро кипящей серы, которое сейчас представляли собой мысли Марины. Хотя сам Василе Поэнару еще менее мог питать дружеские чувства к Корнелу – но по натуре он был не воин, а скорее приспособленец, вроде саксонцев, которые уже теперь восстанавливали свое поруганное хозяйство, даже не помышляя об ответном ударе. Во всяком случае, своими силами.
Семиградцы не столько честь свою оплакивали и жизни товарищей, сколько торговые связи и преимущества, унесенные валашским огнедышащим драконом.
Корнел тоже погрузился в задумчивость – сладко-тревожную; и холод, холод подбирался к его сердцу, пока он ехал все дальше на север – в страну лесов, диких зверей и гордыни, выпестованной скалами и одиночеством. Мысли о жене утешали его и согревали – как мысль о далеком очаге утешает скитальца; но хватит ли этой любви, чтобы растопить вечные снега Трансильвании?