Орлиное гнездо
Шрифт:
Через два часа Корнел проснулся и в самом деле попросил есть. Проглотил чашку бульона, не открывая глаз, и снова заснул.
У него опять началась лихорадка, и опять прорвалась бредом – Иоана чувствовала себя последней предательницей, пытаясь найти смысл в этих бессвязных словах. Но не смогла больше вычленить из них ничего полезного. Это только жаловалась на жизнь прекрасная, храбрая душа Корнела, которая лишь в такие бессознательные минуты могла признаваться в своей слабости…
Еще день он пролежал прикованным к постели – потом попытался встать. Это удалось ему с трудом;
Иоана без единого слова возражения покинула больного. Он сейчас не мог гулять по трансильванским лесам в одиночестве – но то, чего не осознал для себя во время своего гостеванья у Кришанов, осознает теперь.
Она ни с кем больше не могла разделить того, что угнетало ее сейчас, - добрейший Тудор, который обходился с нею, как отец и мать сразу, ничего не знал: и слава богу!
Но Тудор нашел ее сам – Иоана сидела в гостиной у очага и, подперев щеки руками, глядела в огонь; она была неспособна сейчас приняться за какое-нибудь дело. Свекор неслышно подошел к ней и сел рядом, обняв ее за плечи.
– Нужно известить князя о нашем положении, Оана…
– О каком?..
Иоана содрогнулась, услышав в словах Испиреску отзвук собственных мыслей. Уставилась в его черные понимающие глаза – и оторопела.
– О вашем приезде и о болезни Корнела, - слабо улыбаясь, пояснил Тудор: как будто они еще не поняли друг друга совершенно. – Ведь господарь может разгневаться!
– Да, непременно, отец… - прошептала Иоана. Она медленно перекрестилась, глядя в его морщинистое темное, как земля, лицо, пытаясь понять – так ли она услышала?
Да! В полку изменников прибыло!
Впрочем, Тудор всегда будет на той стороне, на которой его сын-герой.
Они так и сделали – послали с поручением во дворец слугу, который, казалось, не чаял вернуться. Но он вернулся скоро, с ответом – принес от господаря слова сожаления, похвалу доблести Корнела, которую он проявил, защищая жену… а также желание, чтобы Иоана появилась при дворе. Княгиня Елизавета хотела посмотреть на нее – а также сам князь.
Конечно, Иоана повиновалась незамедлительно. Она подобрала для себя небольшую свиту, которую нарядила согласно своему положению; сама нарядилась – и отправилась ко дворцу пешком, как паломница. Ей было очень страшно – и, в то же время, Иоана ощущала почти безразличие, как воин, готовый к смерти. О нет, она была не цветок, взращенный на женской половине! Она назвала себя дочерью волков!
Иоана с царственным безразличием прошла мимо устрашающих украшений перед воротами дворца; у дверей ее разлучили с ее свитой, что она также приняла без всякого выражения. А потом повели куда-то в благоуханный имперский полумрак – в покои княгини, как она догадалась.
Княгиня удивила ее своей обыкновенностью: чем-то напомнив Иоане ее мать – такой могла быть молодая богатая и любезная боярыня, от которой ничего особенного не требуется, кроме как знать свое место. Елизавета несколько времени расспрашивала гостью о муже, об их путешествии, о ней самой… вернее говоря, не столько
И вскоре Иоана почувствовала, что эти вопросы княгиня закидывает как удочки: и только от нее зависит, каким будет улов…
А потом к ним вторгся князь. Вторгся и в покои, и в беседу – так что обе женщины испугались. Да и мудрено было не убояться такого чудовища!
Иоана помнила, что господарь не отличается красотой; а после всего, что она испытала по его милости, он показался ей редкостным уродом. Ступив в комнату своей княгини, Дракула окинул ее взглядом, от которого, казалось, могли вспыхнуть пламенем шелковые занавеси и шелковые платья жен. Елизавета встала с места и склонилась перед мужем; однако тот, казалось, не обращал на нее внимания, углядев свою главную жертву.
Быстро подойдя к заложнице, господарь схватил ее за подбородок, запрокинув ей голову, и впился взглядом в лицо. Потом оттолкнул Иоану и расхохотался.
– Так вот каковы дочери моего врага! Одна безобразная чертовка, а другая – прелестный сосуд греха!
Иоана втянула голову в плечи, чувствуя, что у нее вот-вот пресечется дыхание от ужаса. Этот человек мог быть многомудрым, спокойным, задумчивым со своими подданными – но с чужими женщинами не бывал иным, нежели зверем!
А потом князь неожиданно успокоился – и, улыбаясь, посмотрел сверху вниз на Иоану. Оказалось, что и с чужими женщинами он бывал всяким!
– А твой старший брат оказался куда хуже для меня, чем твой муж! Что значит бабье воспитание! – заявил Дракула.
Иоана не посмела попросить разрешения увидеться с Петру – хотя от слов князя у нее сердце ушло в пятки.
– Не болтай с ней долго, Вета, - приказал господарь жене; и так же стремительно, как вошел, удалился.
Когда двери хлопнули, женщины перевели дух.
– Мой брат все еще служит князю? – шепотом спросила Иоана у Елизаветы. Та – так же шепотом, как союзница, - ответила:
– Да… Он плохо пригоден к тому, чтобы стать дружинником, - но князь держит его при себе. Может быть, потом причислит к большому войску.
“Это значит – что Петру заложник, который сейчас все время на глазах у Дракулы, - размышляла Иоана. – Но в бою брат подобраться к нему не сможет, хотя, наверное, падет, поскольку неумел!”
Они еще некоторое время побеседовали – уже без тайной взаимной враждебности – потом Елизавета приказала принести угощение. После же отпустила Иоану.
Та вдруг испугалась, что ее не отпускают насовсем, что сейчас заведут куда-нибудь… но обошлось. Конечно же. Князь был слишком умен.
Ей вернули всех ее людей – и Иоана отправилась домой с облегчением… и омерзением, которое осталось в душе после разговора с князем и знакомства с его палатами.
Дома ее почти сразу потребовал к себе раненый муж – как только узнал, что Иоана пришла.
– О чем тебя спрашивали? С кем ты говорила?
Иоана отвернулась.
– С обоими – с княгиней… и с князем.
Корнел так и затрепетал.
– И что же? Что князь тебе сказал?
И тут вдруг Иоана догадалась, что гложет Корнела.