Орлиное гнездо
Шрифт:
Когда воздух наполнился криками казнимых, князь, смеясь, предложил крестьянам – кто захочет – подойти, обругать и поплевать на них. Теперь им ничего за это не будет! А сколько раз, должно быть, хотелось!
Передние крестьяне послушно придвинулись ближе – но плевать и браниться никто не стал. Не то из жалости к казнимым – не то из страха перед тем, как поступят с выскочкой, заслужившим внимание Дракулы.
– Они вас всех венграм и туркам готовы продать! – крикнул князь, кивая на колья. – Радуйтесь, христиане,
Но христиане молчали; мало кто различил слова князя сквозь стоны и крики умирающих. Впрочем, долго стоять и слушать господарь их не заставил – отправил народ копать могилы для павших со своей и с боярской стороны.
Кришаны и их уцелевшие люди выбрались из-под земли, когда уже забрезжил рассвет: хотя бы получилось осмотреться. Они радовались, что наступил май и холода миновали: иначе могли бы простудиться насмерть, особенно те, кто послабей!
– Куда мы теперь пойдем? – с бесконечной печалью спросила Иоана. – Ведь коней у нас нет!
Она привычно посмотрела на отца, который всегда все знал. Муж обнял ее за плечи, отогревая, и нежно взял ее руку.
– Коней нет, верно, - согласился Раду со зловещим спокойствием. – Так пойдем пешком! Пока не добредем до добрых людей, которые дадут нам приют!
– А есть ли еще такие? – спросила Катарина.
– Есть, жена, - ответил боярин. – Князь в Трансильвании не хозяин, как бы ее ни пограбил! И нас он имени и чести не лишил, слава Господу, – найдется про нашу честь и кров, и стол!
Он нахмурился, прикидывая, чем у него найдется заплатить… если придется; но и тем, что они захватили с собой, Раду Кришан был все еще богат! Людей с собой они увели немного – хватит и их прокормить; да ведь и Семиградье по-прежнему стоит за спиной.
Раду пристально посмотрел на Василе Поэнару, который не смел никуда деваться, хотя уже и отпал от их семьи: но куда он теперь от них пойдет, когда связан с ними кровью Марины?
И, самое главное, - куда пойдет, не умея себя защитить?
Князь тянет у трансильванцев деньги на свои бесконечные войны – что ж, Раду Кришан может доить их с таким же правом. Особенно теперь.
“Венгрия, Венгрия… Вот у кого находил помощь и Дракула, который теперь от этого открещивается и кивает на бояр, как на причину всех зол! Мы бежим в Венгрию и предстанем пред очи Матвея Корвина: он благосклонно примет нас… Быть может, Цепеш даже оказал нам услугу, что сжег за нами мосты. Теперь у нас куда как больше сердца на него, чтобы действовать!.. ”
– Идемте, дети, - велел боярин всем, кто был с ним. Он двинулся вперед – в разорванном плаще, в окровавленном и прожженном до дыр кафтане, но с высоко поднятой крупной головой. Чем больше битв она переживала, оставаясь на плечах, тем более гордо хозяин держал ее. Победы, поражения… что в них!
Главная победа – это невредимой вынести
Корнел и Иоана шли, прижавшись друг к другу; Корнел держал Иоану за руку, как чудом уцелевшее сокровище. Раду мельком взглянул на детей с сумрачной улыбкой. Как красивы они были вместе!
И Иоана станет матерью, так ей суждено. Что ж, Иоане только пятнадцать лет – и мало кто из знатных жен может сравниться с нею…
Как Бог положит!
И он долго, любовно и печально, глядел на Корнела.
Беглецы нашли приют – нет, не перевелись еще в Трансильвании знатные люди, ненавидевшие Дракулу! Было совсем светло – но Иоана, не спавшая ночь, в тягости, в горе, не держалась на ногах. Ее уложили спать под присмотром Корнела, который тоже, впрочем, вскоре заснул.
Бедные молодые супруги – или счастливейшие из молодых супругов?
Они сейчас могли держать друг друга в объятиях, утешаться друг с другом, но какою ценой? Можно ли купить чистую любовь кровью сестры, кровью ее сердца, сухоткой ее души?
На их молодых и прекрасных лицах была печаль… печаль, искони звучавшая и в любви, и в песнях румын: счастье никогда не дается просто так, счастье не дается надолго! И вино победителей всегда окрашено кровью.
Сон, отуманивший Корнела Испиреску, был тяжел: мудрено ли, после стольких испытаний? Но Корнел мог бы спать спокойно, даже после многих смертей, которые причинил, - его сердце умело надежно защищаться от чужих страданий, как сердце любого воина. Но один образ неизменно стоял перед ним, преследовал душу спящего в ее беззаботных и бездумных странствиях: это была Марина, которая не говорила ни слова, а глядела ему в самое сердце.
Упрекала ли она его? Или, может быть, тосковала и томилась – этот темный и сильный дух, снедаемый голодом, который один только Корнел мог бы утолить?
Смогла ли она наконец полюбить, ничего не желая взамен? Нет – Марина Кришан никогда не была способна к такой любви!
Корнел резко проснулся и увидел, что жена смотрит на него с беспокойством.
– Мне снилась твоя сестра, - прошептал он. – Марина…
Он попросил бы Марину уйти – но какое право он имел так сказать ей, пожертвовавшей ему собой?
Иоана все поняла – и заплакала о Марине, и Корнел заплакал вместе с ней.
– Может быть, это только бред, - прошептала Иоана. – Только сон!
Она не знала теперь – желать ли, чтобы Марина ушла безвозвратно, может быть, пропала… ушла к Господу? Но где это место – у Господа, почему никто из живых не видал его? Или же продолжать видеть Марину, знаться с нею в таком страшном, низком образе?
И как им назвать ее теперь?
– Но ведь она не могла стать нежитью, ее должны были сжечь! – испуганно сказала Иоана.