Орлий клёкот. Книга вторая
Шрифт:
Душевный покой обрел Мэлов еще и потому, что разрешали ему все чаще и чаще начинать следственные дела и, что особенно удовлетворяло и радовало, финалы всех начинаемых дел оканчивались всегда без осечки, как и задумывались. У Мэлова даже лелеялась мысль, что переведут его в Москву. Но время шло, намеки были, а предписание не приходило. Это обижало его, но не очень расстраивало: жить хорошо можно и вдали от столицы. Спокойней даже, с меньшим риском. Тем более что ходоки от Левонтьева стали совсем редкими.
Даже когда приехал Оккер, Мэлов не особенно опечалился. Только поаккуратней повел дела.
Внес
И совсем окрылился Мэлов, когда устроил Дмитрия Пришлого в Москве, на рабфаке медицинского института, передав его на попечение своих шефов.
А тут известие: Левонтьев предполагает послать ходоков в Усть-Лиманку за Акулиной Ерофеевной (она помирилась с отцом и жила у него), ибо надоело ему холостяцкое мимолетное счастье. Известил Мэлова об этом все тот же нестареющий добрячок-толстячок. Просто так известил, без какой-либо просьбы о содействии этому предприятию. Догадывался, видимо, о их близости.
Несерьезно вроде бы относился Мэлов к редким встречам с Акулиной, а надо же — кольнуло сердце. И решил вызвать ее к себе и здесь передать ходокам закордонным.
«Пусть уж после меня Левонтьев берет!..»
Теперь-то он понимал, что зря это сделал, поддался чувству, не поразмыслив как следует. Узнавши, что Есаул с Елтышом убиты и за ней, естественно, не придут, заупрямилась Акулина, ни в какую не желает возвращаться домой. Стоит на своем: буду ждать сватов от Дмитрия Левонтьева, пришлет других, раз решился взять в жены. Не выгонишь, стало быть.
А до нее ли, коль непонятно, чем закончится дело Богусловского? Чувствует, что не так идет, как хотелось бы, не всё под контролем. Задумывалось прекрасно — сразу двух зайцев убить: Богусловского прихлопнуть, но, главное, подмять Оккера, держать его в страхе. Теперь, однако же, самому приходится опасаться. И не просто интуиция подсказывает. Беспокоят факты. Отчего не дает письменного показания Оккер? Некогда? Да, обстановка весьма сложная. Но только ли в этом причина? Отчего появилась комиссия? Проверка боеготовности? Но ожидали ее много позже.
Смущало и то, что комиссию возглавляет Трибчевский. Нет, они не виделись прежде, но Мэлов был наслышан об этом офицере — умен, талантлив, с прекрасной карьерой. И хотя карьеру сулили ему до революции, не обошла она его и теперь. Наоборот, как на опаре поднялся. Начальники такого ранга приезжают обычно в конце проверок, чтобы выслушать доклады и подвести итоги. А тут вместе со всеми приехал. Случайно ли?
Вполне возможно, напрасно Мэлов нагоняет на себя страху. Как и тогда, в первый приход посланцев Левонтьева. Может быть. Но как ни убеждай себя, глаза у страха всегда велики.
Вообще-то Мэлова кондрашка бы хватила, узнай он о том разговоре, который вели Трибчевский и Оккер.
— Нет, Юрий Викторович, я совершенно отметаю обвинение. Богусловский — один
— Не могу не верить вам, Владимир Васильевич. К тому же Богусловские — потомственные пограничники. Семеон Иннокентьевич, не смотри что в отставке, на каждый зов откликается. Петр, младший из них, геройски погиб. Иннокентий сложил голову… А что жена Михаила Семеоновича — Левонтьева, тоже благородно. Бросили ее и отец, и братья.
— Ставить нужно вопрос о прекращении следствия и о наказании Мэлова. Подозрительно прыток.
— Нет. Егозить нам нет резона. Пусть все идет своим порядком. Следствию не мешать. Пусть отстраняют от должности. Представление к ордену Красного Знамени отправить сегодня же. Прохождение его я возьму под свой контроль. Одно непременнейшее условие: информация о ходе игры с Бем Ченом полностью должна быть Мэлову перекрыта. Несете личную ответственность.
— Трудно будет.
— Не те слова. Я принимаю только один ответ: «Будет исполнено».
Долго еще говорили наделенные большой властью и обремененные не меньшей ответственностью командиры о делах в округе, о частых пограничных конфликтах и истоках, их порождающих, о новых фактах (здесь разговор шел особо заинтересованно и подробно) в игре с Ко Бем Ченом. И когда все, что намеревался Трибчевский расспросить у Оккера, он расспросил, только тогда наконец сказал то, что должен был сказать давно:
— Что ж, пойдемте к Мэлову?
— Возможно, его пригласить? Не промахнуться бы?
— Ничего, сходим сами. Ничем мы не грешим. Он нам не подчинен. Пусть думает, что считаемся с ним. Если же у него возникнут сомнения — это даже лучше. Пусть терзается. Только одно прошу: никаких фактов ему в руки. Никаких! А начнет к ним путь торить, мы его и схватим за руку. И еще прошу — отбросьте мысль о встрече Богусловского с Мэловым. Что она даст? Узнаем, допустим, что Мэлов — это Ткач. А что изменится? Арестовать не арестуешь, фактов нет, а дело испортишь. Важно ведь не столько ему руки укоротить, важнее узнать, кому он прислуживает…
Итог первой беседы с Мэловым оказался именно таким, какой и предполагал Трибчевский: Мэлов был выведен из равновесия совершенно. Нет, не оттого, что командиры столь высокого ранга не стали приглашать его, а пожаловали к нему в кабинет сами. Это даже возвысило его в своих глазах. Обеспокоило и заставило лихорадочно анализировать все свои дела, выискивая возможную оплошность, другое — стремление Трибчевского скрыть безразличие к докладу о ходе следствия по делу начальника отряда Богусловского. Вроде бы и вопросы задавал Трибчевский, и слушал внимательно, и даже упрекнул Оккера за то, что тот все еще не дал письменного объяснения следователю, вроде бы и логично шел разговор, но осталось у Мэлова такое ощущение, что все Трибчевскому известно и, более того, воспринимается им как суета никчемная, как мыльный пузырь, который, сколь бы великим ни раздули его, непременно лопнет. И когда, поблагодарив за информацию, командиры ушли, Мэлов почувствовал себя глупым котенком, под нос которого вместо мыши подсунули бумажный бантик на ниточке: забавляйся, выпускай коготки, а мы потешимся.