«Орловщина» – Восстание в Белом Крыму. 1920

Зеленин Юрий

Работа была перенесена в казармы Крымского Конного полка, и 5/18 ноября прибывший из Ялты генерал Де-Боде, представитель Добровольческой армии в Крыму, принял две сформированные роты в состав Добровольческой Армии. С этого момента началось формирование Симферопольского Офицерского батальона. Орлов стал душой формирования, популярность его была велика и за ним шли все, кто его знал и кто слышал о нем; шли все, без различия рода оружия – записывались добровольцами офицеры пехотинцы, артиллеристы, технических войск; были и моряки.

Записывались в роты добровольцами гимназисты и реалисты, личность Орлова привлекала их.

Все помогали, кто как мог, чтобы сформировать батальон как можно скорее.

В начале декабря записался добровольцем в армию полковник П. Морилов; он сразу же был назначен ген. Корвин-Круковским командиром полка, которому предстояло развернуться из батальона, сформированного кап. Орловым. Это назначение, насколько можно было наблюдать, было неприятно Орлову – у него были отняты бразды правления, и его престиж был поколеблен. Теперь он был только командир батальона – самолюбие его было затронуто, и в результате энтузиазм его упал. 1-го января 1919 года кап. Орлов с отрядом был отправлен в Евпаторию для подавления восстания, поднятого в каменоломнях. Выполнив поручение (прибегнувши к крутым мерам), отряд возвратился в Симферополь. В конце января в Симферополе сложилась очень тревожная обстановка: с одной стороны увеличилась деятельность подполья, с другой стороны продолжалась инертность высших штабов. Обстановка эта, конечно, сильно беспокоила офицерство. Капитаны Орлов и Гаттенбергер близко стоявшие к своим подчиненным ротам, доложили о настроении подчиненных командиру полка полк. Морилову. Инициатива доклада, по моему мнению, исходила от капитана Орлова, командира 1-го батальона, ротные командиры и офицерство которого лучше понимали положение в Симферополе, будучи в большинстве уроженцами города. Результатом доклада была подача рапорта Командующему Крымско-Азовской армии ген. Боровскому полковником Мориловым. В дополнение к ранее написанному мною считаю необходимым подробнее остановиться на истории этого рапорта. В начале февраля как-то вечером я задержался в полковой канцелярии несколько дольше, чем всегда. Неожиданно в кабинет явился полк. Морилов в сопровождении кап. Орлова и Гаттенбергера. Они о чем-то возбужденно говорили: кап. Гаттенбергер сдержанно, кап. Орлов – возбужденно. Полк. Морилов просил меня покинуть на некоторое время кабинет, очевидно, для продолжения разговора. Спустя короткое время командир полка позвал меня обратно и продиктовал мне текст секретного рапорта на имя Командующего Армией. Рапорт был составлен сообща полк. Мориловым, кап. Орловым и Гаттенбергером.

Гаттенбергер командир 2-го батальона

Командир 4-й пех. дивизии ген. А. В. Корвин-Круковский.

В присутствии полк. Морилова я напечатал рапорт на машинке (с одной копией для полк. Морилова). Полк. Морилов на другой день рано утром представил его (по команде) через Начальника 4-й пех. дивизии ген. Корвин- Круковского Командующему Армией. О содержании рапорта, как особо

секретного, в полку могли знать только полк. Морилов, кап. Орлов, кап. Гаттенбергер и я, как печатавший его на машинке. Однако на другой день, возможно, когда узнал о нем ген. Боровский, а может быть и раньше, содержание рапорта, если не в подробностях, то во всяком случае в общих чертах и в тенденциозном освещении (бунт), стало известно в Симферополе. Неофициально подозревали в распространении его содержания начальника пулеметной команды шт. кап. С. – вставал, однако, вопрос: откуда он мог знать не только об его содержании, но и вообще о его существовании, могло это исходить только из 1-го батальона, т. е. кап. Орлова – он, по видимому, познакомил с содержанием рапорта командиров рот, и это, при известной напряженности обстановки, стало достоянием многих. Полковник Морилов был более, чем поражен происшедшим; шт. кап. С. покинул полк. История с рапортом (объясненная, как «бунт») произвела на полковника Морилова очень сильное впечатление (нужно заметить, что он вполне, как и батальонные командиры, соглашался с содержанием рапорта – рапорт не был вынужден у него). Относясь по прежнему к кап. Гаттенбергеру, он как- будто бы не совсем дружелюбно начал смотреть на кап. Орлова. Отношения у них – это можно было наблюдать со стороны – обоюдно похолодели. Через несколько дней после рапорта 1-й батальон, во главе с кап. Орловым, был отправлен на фронт в Сев. Таврию. 8-го марта 1-й батальон присоединился на Перекопе к полку и затем действовал в составе полка – бои на Перекопе, Юшуни, отступление на Ак-Манайские позиции, занятие их на второй день Пасхи, утром 8-го апреля. На Ак-Манайских позициях, по моему мнению, окончилась первая стадия деятельности кап. Орлова в рядах нашего полка. В этот первый период он ничем особенным, кроме формирования в начале, не отличился, не был выдвинут вперед. Казалось, наоборот, он был под каким-то подозрением, наблюдением. От Орлова, конечно, не ушло, что батальон в Северную Таврию был послан, как, якобы, «бунтарский». В то же самое время от него не скрылись непорядки, касавшиеся армии, он кое в чем разочаровался. С этого времени и началось, как мне кажется, изменение в характере и взглядах Орлова на общее положение Белой Армии. Как ни странно, состояние обмундирования в полку сыграло косвенную роль во взглядах Орлова.

Состояние обмундирования в полку с начала формирования до Ак-Манайских позиций было не на высоте. Все офицеры, солдаты и добровольцы являлись в полк в том, что каждый имел, что сохранилось от Великой войны. Никакого нового обмундирования (русского) в Симферополе выдано не было. Единственно, что частично помогло полку с обмундированием – захват нашим караулом, стоявшим на Чонгарском мосту, одного вагона германского обмундирования (в середине ноября 1918 г.). В этом вагоне было немецкое обмундирование – блузы, белье, разная мелочь и, что было особо важно в тот момент, высокие сапоги – они были очень и очень кстати. Но все это попало, главным образом, в 1-й батальон, так как 2-й батальон прибыл в Симферополь позже. В таком положении вопрос с обмундированием обстоял и на Ак-Манае – то есть ни нового, ни старого обмундирования не было получено; между тем, бывшее в носке обмундирование за месяцы службы и боев пришло в негодность (первое поношенное английское обмундирование полк получил на Ак-Манае в конце мая месяца).

Конец ознакомительного фрагмента.