Орлы и звёзды

Антонов Александр Иванович

— Поздравляем с праздником! — дружно проскандировали они, а Глеб вручил мне букет цветов.

Пока они тыкались губами в мои щёки, я пыталась сообразить: о каком празднике идёт речь?

— Это, типа, мы отмечаем День Советской Армии? — пробормотала я не вполне ещё проснувшимся голосом. — Так её вроде как ещё нет?

— Да нет же! — воскликнул Мишка. — У НАС сегодня отмечают 8 Марта. Здесь, впрочем, тоже, но только по старому стилю.

Это, значит, у меня сегодня праздник, а я в таком виде? Разворачиваюсь и молча шествую в ванну. Вернулась уже в подобающем виде, а стол и накрыт. Приятно. На этом, правда, праздник и кончился. После завтрака мужчины посерьёзнели лицами и мы стали собираться на битву с самодержавием. Сам самодержец,

к слову (Мишкиному слову), отбыл вчера вечером в ставку. Так что, с кем мы будем сегодня воевать, мне было не совсем ясно. Ну так нам, что той боеголовке: была бы цель загружена. В штабе к нашему приходу уже собрались посыльные, снайперы и наиболее подготовленные «самопальщики». Остальные должны были собираться в местах проведения митингов, чтобы помимо хлебных лавок охранять сегодня и их.

Мишка сразу отвёл в сторону командиров эсеровских отрядов, и что-то стал им объяснять, грозно сверкая глазами. Потом подошёл к нам и объявил, обращаясь к Глебу:

— Я переподчинил под твоё начало вверенные мне отряды. Сам немедленно отправляюсь на Путиловский!

Ёрш хотел, было, возразить, но Глеб его остановил.

— Пусть идёт. Видишь, ему помитинговать страсть как охота. Здесь от него толку уже не будет.

Мишка зыркнул на Глеба лихим глазом, открыл рот, закрыл, так и не произнеся ни слова, махнул рукой и поспешно удалился.

Вскоре стали поступать сообщения о том, что одними митингами нынче, как мы и предполагали, не обойдётся. Выборгские рабочие уже строятся в колонны, то же происходит и на Путиловском.

Глеб собрал командиров отрядов.

— Начинаем действовать по второму варианту. «Самопальщики», бегом к закреплённым колоннам. Сопровождайте их дворами и по параллельным улицам, прикрывая фланги. Снайперы, выдвигайтесь на заранее намеченные позиции. Помните, стрелять только в исключительном случае. Ключи от чердаков никто не забыл?.. Тогда вперёд! Ведьма, ведёшь третью группу!

— Есть! — ответила я, радуясь как та боеголовка, что только что захватила цель.

* * *

Группа прикрытия взяла под контроль пути отхода, а боевой расчёт: я и ассистент – занял стрелковую позицию. Отличное место! Все возможные цели как на ладони. На площади офицеры нервно прохаживаются перед двумя шеренгами солдат. Штыки уже примкнуты, но сами винтовки пока приставлены к ноге. Вход на площадь перекрыт полицейскими, по обе стороны от них в подворотнях маячат казаки. С этими, в случае чего, должны управиться «самопальщики». Они наверняка уже где-то рядом. Колонна демонстрантов медленно приближается. Какая же она огромная! По крайней мере, конца я не могу разглядеть даже в оптический прицел. Вот уже видны лозунги на транспарантах: «Долой войну!», «Долой самодержавие!», «Хлеба!». По обе стороны колонны снуют люди с красными повязками на рукавах. Это дружинники охраняют не столько саму колонну, сколько витрины попутных магазинов от затесавшегося в ряды демонстрантов хулиганья. Люди в колонне поют. Пытаюсь разобрать слова. Нет, слишком далеко! Но вот порыв ветра доносит вполне отчётливо:

…ржавый стон замрёт. Но в недрах глубоко земля поёт: Вперёд, друзья, вперёд…

И тут меня натурально пробивает на хи-хи. Дело в том, что я немедленно вспомнила фильм «Собачье сердце». Помните песню, какую пели Швондер и компания? Мне показалось, что очень похоже. Гоню прочь крамольные мысли и ловлю в прицел первый ряд колонны. Мишка! Чтоб мне провалиться!

МИХАИЛ

Надо было прямо с утра идти на Путиловский. А так, на митинг я опоздал. Когда подошёл, колонна уже строилась. Меня теперь тут знали хорошо, потому выделили место в первом ряду. И мы пошли: большевики, меньшевики, эсеры и прочая партийная, околопартийная и вовсе беспартийная братия – все в едином строю. Вот так бы

и дальше через войны и годы! Позже к нам пробились Молотов и Калинин. Возбуждённые и злые. Оно и понятно. Партийное руководство решило обойтись нынче без демонстраций, но народ ещё не был скован единой цепью и поступил по своему разумению. Теперь, раз уж демонстрацию не удалось предотвратить, её надо было возглавить. Так и шли, пока не замаячил впереди полицейский кордон. А когда навстречу колонне сквозь разомкнувшийся строй выехал на белой лошади какой-то полицейский чин, та стала замедлять ход, а потом и вовсе остановилась.

— Шалфеев, Шалфеев… — зашелестело по рядам.

— Кто таков? — спросил я одного из рабочих.

— Начальник пятого полицейского отделения полковник Шалфеев, — ответил рабочий. — Злой дед, зубы он мне собственноручно выбил в участке, когда поймали с листовками.

Глаза у Шалфеева и вправду были злые. Седая борода лопатой вызывающе топорщилась на надменном лице. Полковник, видимо, чтобы придать словам дополнительный вес достал шашку, взмахнул ей и прокричал зычным голосом:

— Приказываю разойтись!

Потом вернул шашку в ножны и замер в ожидании. Колонна роптала, но стояла на месте. Не, ребята, это не революция! Я решительно покинул колонну и, не обращая внимания на предостерегающие оклики, направился к Шалфееву. Тот достал из сапога нагайку и ждал меня с видимым интересом. Когда я подошёл совсем близко прошипел: – По плётке соскучился? — и замахнулся на меня нагайкой. Зря он это сделал. Я встретил нагайку стандартной «восьмёркой» и, наматывая плеть на руку, быстро сблизился с конём, одновременно пригибая к себе не догадавшегося отпустить плеть всадника. Коротко ткнув пальцами в шею, я отправил дедулю в глубокий нокдаун, после чего подозвал одного из полицейских. Тот был, видимо, из тех с кем мне уже довелось говорить, поскольку смотрел он на меня и испуганно, и подобострастно.

— Отведи лошадь с полковником во двор, от греха, — приказал я, передавая ему повод. Потом повернулся к колонне.

— Господин полковник разрешил продолжить движение!

Ответом был дружный вздох, и колонна двинулась с места. Я повернулся к растерянно топтавшимся полицейским.

— А вам что, жизнь не дорога? Быстро брысь в подворотню!

Те полицейские, кто уже знал меня в лицо, не замедлили воспользоваться приглашением. Остальные, поколебавшись, устремились за ними. Вломившись в подворотни, полицейские оттеснили казаков во дворы, не дав им выехать на улицу. Подоспевшие дружинники споро заперли ворота. Уже подхваченный колонной я расслышал, как пару раз тявкнули «Самопалы». Видимо дружинники путём нехитрой демонстрации указывали казакам и полицейским на безысходность создавшейся для них ситуации.

Демонстрация вылилась на площадь. Офицеры замахали шашками. Солдатский строй ощетинился штыками. Самое время испробовать нашу домашнюю заготовку. Чего же они медлят? А, нет, вот и они! С обеих сторон прямо позади строя солдат на площадь выбежали несколько десятков фабричных девчонок – кастинг прошли только самые красивые – с красными гвоздиками в руках. Вот они уже бегут между шеренг ничего не понимающих солдат, которые второпях убирают винтовки к ноге. Офицеры также в полном замешательстве. Нежные ручки втыкают гвоздики куда ни попадя: в петлицы шинелей, в папахи, в дула винтовок. Так и не пришедших в себя солдат накрывает волна демонстрантов. Славно получилось!

* * *

Вечером подводили итоги первого дня революции. Кроме нескольких наиболее рьяных полицейских никто серьёзно не пострадал ни с той, ни с другой стороны.

— Кто из вас придумал цирк с гвоздиками? — спросила Ольга.

— Тебе понравилось? — спросил я.

— Через оптический прицел всё выглядело очень эффектно, — кивнула Ольга, потом подозрительно посмотрела на меня. — Твоя работа?

— Ну не то чтобы… — скромно ответил я. — Просто так, кажется, поступали в нашем мире португальские девушки при падении режима Салазара.