Орлы летают высоко

Энтони Эвелин

«Это результат влияния таких обманщиков, как мадам фон Крюденер, монахов и мистиков, которыми он себя окружил, – с презрением подумал граф. – Это они превратили царя в чудака и тирана, потому что рядом с ним больше нет его мегеры-сестры, чей здравый смысл мог бы защитить его».

Меттерних внимательно наблюдал за царем и через несколько дней пригласил его к себе на обед. Он будет очень благодарен, бормотал он, если тот приедет поговорить с ним.

И хотя Александр все еще продолжал ненавидеть австрийца, он согласился, напомнив себе, что прощать было так по-христиански. Кроме того, он теперь

вообще во многом соглашался с политикой Меттерниха.

Обед был превосходен, и хозяин использовал все свое остроумие и красноречие, чтобы доставить гостю удовольствие. Постепенно Александр оттаивал. Он смеялся над слегка злобными комментариями Меттерниха по поводу других посланников и соглашался со всеми любезностями и льстивыми речами, не замечая, как старался австриец завоевать его симпатию. Когда они вышли из столовой, им подали коньяк, после чего лакей вышел из комнаты. Как только они остались одни, Меттерних стал обсуждать проблемы, которые затрагивались на Конгрессе.

– Ужасно сознавать, что этот революционный дух получил такое широкое распространение, – заметил он. – После всех бедствий наполеоновских войн, после всех наших стараний сохранить мир – особенно ваших, ваше величество, – можно было ожидать, что народ будет радоваться сильному правлению. Иногда мне кажется, что монархическая система никогда еще не находилась в такой сильной опасности!

Он искоса бросил взгляд на Александра; до него доходили слухи о мятежах в военных поселениях и о недовольстве даже в среде дворян. Не надо было Александру позволять своим офицерам так свободно вращаться в европейском обществе во время наполеоновских войн, это привело к тому, что у них появилась опасная тяга к свободе выражения собственного мнения.

– Почему испанский король пошел на уступки? – сердито задал вопрос царь. – Почему он даровал им конституцию и этим самым способствовал тому, что все другие недовольные также выступили со своими требованиями? Конечно, он ведь еще один проклятый Бурбон, а никто из них просто не способен править!

– Король неаполитанский также даровал своему народу конституцию, – заметил Меттерних. – И если бы я не был действительно обеспокоен сложившейся ситуацией, я бы не предложил столь скорого созыва Конгресса после Э-ла-Шапеля. Повсюду действуют тайные общества, ваше величество. Мы вынуждены были реставрировать Бурбонов; в противном случае любой авантюрист мог последовать примеру Бонапарта и провозгласить себя королем.

Он наклонился вперед.

– Мы вновь посадили их на трон. И если мы не окажем им поддержку в борьбе против якобинства, революция захлестнет Европу – она сметет с трона не только испанского и неаполитанского монархов!

Александр отлично понял смысл его слов. Якобинство, атеизм, бунт – все революции начинались подобным образом, а заканчивались уничтожением монархии. Все это было результатом свободомыслия, этого невежественного преклонения перед свободой, которым и сам он грешил в молодости, правда, только теоретически, а не на практике. Господи, какая же это глупость, какой дурной пример! Это еще одна ошибка, которую ему следует искупить… Свобода – это зло, в ярости подумал он и сильно удивил Меттерниха, когда произнес эти слова вслух.

– Даже в России я замечаю

эти ужасные тенденции, – признался он. – Но я делаю все, что в моей власти, чтобы пресекать их, а буду делать еще больше! Господь Бог делает монарха ответственным за защиту своего народа. Я всегда старался оправдать это доверие.

Долг любого монарха уничтожать это нравственное уродство!

– Вы же предложили миру свое решение, ваше величество, – с готовностью поддержал его Меттерних, – это Священный Союз! Вы заявили, что все народы будут выступать гарантами прав друг друга и защищать их в случае необходимости. Я полагаю, что у нас есть такое право защитить народы Испании и Неаполя от этой революционной накипи. Если придется, мы поддержим помазанников Божьих с помощью силы!

Теперь австриец ждал ответной реакции. Это и было целью его приглашения, всех его попыток добиться расположения Александра. Он хотел, чтобы царь санкционировал вторжение в любую страну, которая посмеет принять конституцию.

Человек, кто защитил французский народ от ярости других завоевателей, кто вступался за политических заключенных во времена террора Бурбонов после 1815 года, сейчас повернулся к вдохновителю реакции и горячо заговорил:

– Конечно, граф. Поддержка христианских монархов – это первоочередная цель Священного Союза!

Защита религии и поддержка власти Богом помазанных монархов – прямая обязанность любой христианской нации. Вы можете рассчитывать на русские войска – в том количестве, в каком вам будет необходимо.

Меттерних склонил голову в знак признательности и улыбнулся. Как же это в конце концов оказалось просто… Пруссия и Франция последуют за царем, а поскольку политику Австрии определяет он сам, то сомневаться остается только в отношении Англии.

– Для Неаполя не потребуется русских войск, ваше величество; мы сами с этим справимся. Но правильно ли я понял, что саму идею вы поддерживаете?

– Всем сердцем, – ответил Александр.

– Мы могли бы как-то по-особому назвать эту резолюцию… Протокол Троппау, может быть, так?

После Троппау в работе Конгресса наступил перерыв, участники разъехались, чтобы встретиться вновь в Лайбахе. Австрийские войска захватили Неаполь и Пьемонт, где возник аналогичный кризис. Их конституционные правительства были упразднены, и вся власть вновь передана королям. Реформаторов арестовывали и казнили сотнями. Таким образом, в течение шести лет с момента установления, план Александра правления по-христиански в Европе превратился в орудие всеобщего порабощения.

Единственной страной, которая отказалась участвовать в установлении самодержавия, равно как и от самой идеи связать себя подобными обязательствами, стала Англия. В то же время Англия была слишком могущественной страной, чтобы ее можно было принудить.

К тому времени Александр уже вернулся в Россию, где бедствия и беспорядки несчастной Европы волновали его все меньше и меньше. Дела его собственной страны заняли его до такой степени, что он соглашался с предложениями Меттерниха по поддержанию мира, почти не читая их, как бы позорны они не были. Пусть Меттерних разбирается с европейскими проблемами. Перед ним же стоял опасный и даже кровавый вопрос о том, кто унаследует трон России.