Орлята(Рассказы о пионерах-героях)
Шрифт:
«Так, — обрадовалась Нина. — Значит, тут у них вроде бы арсенал!»
Она продолжала внимательно оглядывать улицу. А это что? Под навесом, где раньше был колхозный гараж, стояли две металлические бочки. И около них — тоже часовой.
«Горючее, — догадалась Нина. — Как хорошо, что я зашла в дом. А теперь — быстрее обратно!»
Она поблагодарила сердитую старуху — та лишь рукой махнула — и, стараясь не спешить, зашагала вниз, под гору. По дороге считала, сколько встречается солдат.
Остановили
Дойдя до реки, Нина повернула и покинула деревню. Теперь быстрее! Быстрее к Батову!..
…Под вечер она уже была в партизанском отряде. Батов расспрашивал подробно, дотошно. Потирал подбородок и повторял:
— Умница, дочка!
Когда Нина сказала, что рискнула войти в деревню, Батов неодобрительно крякнул, но, услышав про снаряды и бочки с бензином, обрадовался.
Обо всем рассказала Нина, только о встрече с черным псом умолчала. Еще засмеет Батов: разведчица, а собак боится!
…Ночью Нину разбудили. В темноте бесшумно собирался отряд. Шли пешими. Только двое саней — на них пулеметы.
Когда до Гор оставалось всего с километр, Батов подозвал двух своих помощников, коротко шепотом повторил распоряжения. Отряд распался на три группы. Нине Батов велел быть возле него.
…Леском они подобрались к самой вершине холма. Залегли. Было тихо. Темно. Только на холме, в деревне, светились окна в одном доме.
— Штаб, — шепнула Нина.
Батов кивнул.
В тишине прошло еще несколько минут.
«Чего он ждет? — беспокоилась девочка. — А вдруг собаки залают?»
Батов по-прежнему недвижимо лежал на снегу. Возле с пулеметом приткнулся Степан. Где-то рядом, невидимые в темноте, схоронились бойцы.
И вдруг!..
Вдруг раздался взрыв и разом полыхнуло пламя. В ночи оно казалось особенно ярким. Высокие огненные языки метались по ветру, как огромный коптящий факел. Сразу стало светло.
«Бочки… Бензин…» — мелькнуло у Нины.
И тотчас грохнули разрывы гранат. Рядом с Ниной натужно залился пулемет.
Что началось в деревне!
Немцы, полуодетые, выскакивали из домов. Суетясь, бежали куда-то и тотчас падали, срезанные пулеметными струями. Из дома с железной крышей выбежало несколько офицеров; они что-то кричали, били из автоматов наугад, в темноту.
Вспыхнул штаб. Вся вершина холма теперь была как на ладони. Нина видела — трое немцев бросились к миномету. Но тотчас по ним полоснул пулемет!
— Так, так! — возбужденно шептала Нина. — Это вам за отца! За Ленинград! За отца! За мою школу!
— Лежи! — крикнул ей Батов и вскочил на ноги. — За мной!
Партизаны бросились к деревне.
Приподнявшись на колено, Нина смотрела: бой шел уже на улице.
Только в одной избе еще держалась последняя горсточка немцев. Они яростно отбивались. Но партизаны все теснее окружали эту избу. Нина видела: один из партизан подполз к плетню, швырнул гранату и тотчас — вторую… Грохнули взрывы. Изба сразу замолчала.
— За отца! За Ленинград! — шепотом повторила Нина.
Хотелось бы мне на этом кончить рассказ о славной разведчице, ленинградской пионерке Нине Куковеровой.
Хотелось бы сказать, что сейчас Нина выросла, живет в своем родном Ленинграде, работает.
Но нет! Не дожила Нина до победы. Много боевых дел совершила она, но однажды ушла в разведку и не вернулась. Предатель выдал ее врагам…
Каждый раз, когда в 74-й школе трубит горн, созывая пионеров на торжественную линейку, вожатая перед строем ребят вызывает:
— Нина Куковерова!
Замирает линейка. И слышатся негромкие, строгие слова:
— Пала смертью храбрых за нашу Советскую Родину!
На миг в зале становится еще тише. Все словно видят эту маленькую черноволосую девочку, чей портрет в траурной кайме висит в пионерской комнате.
Вожатая уже говорит о чем-то другом, а в зале все еще, кажется, звучит:
— Пала смертью храбрых…
А. Голубева
ГАЛЯ
— Собирайся! — сказал Гале немецкий переводчик.
— За что вы берете ее? — спросила мать. Она старалась говорить спокойно, но от волнения и страха у нее прерывался голос.
— Что такое могла сделать моя девочка?
Переводчик ничего не ответил, только переглянулся с обер-лейтенантом. Тот, заложив ногу на ногу, сидел у стола и курил. Его длинное носатое лицо с белыми ресницами и бровями на мгновение оживилось и снова окаменело.
— Ей еще и пятнадцати нет, что же она такое могла сделать? — повторила мать.
— Ты не волнуйся, мама, — Галя подошла к матери и обняла ее. — Это, видно, ошибка.
— Хватит разговора. Одевайся скорее! — приказал переводчик.
Лейтенант встал и что-то сказал двум солдатам с автоматами. Они стояли навытяжку около входной двери, похожие друг на друга, как двойники.
В этот день на улице была ростепель. Поэтому Галя сняла валенки, в которых сидела дома до прихода немцев, и надела черные кожаные туфли на резиновой подошве.
Когда она подошла к вешалке, чтобы взять пальто, мать протянула ей свой серый шерстяной платок.
— Не надо, мама, — на улице тепло.