Орлята(Рассказы о пионерах-героях)

Козлов В.

— Тогда мы сами найдем, — спокойно сказал Маркс.

— Не нужно искать! — зашептал Коля. — Я должен был вам завтра сказать. Завтра повезем партизанам продукты.

— Здорово! Молодец, рыжик! — Алик, мгновенно забывший все обиды, хлопнул по плечу Маркса. — Это годится, верно, Марик?

Маркс молча кивнул. Он и так уже сказал сегодня слов больше, чем обычно говорил за неделю.

С этого дня ребята постоянно помогали партизанам. Оказалось, что в деревне не так уж мало людей, которые связаны с партизанами. Они передавали ребятам

продукты и одежду, а те отвозили все это в лес и оставляли в условленных местах. Это было настоящее дело. И все же… Продукты… Горбушкой хлеба фашиста не убьешь. Их убивают из автоматов. А мальчики пока могли только мечтать об оружии.

И вот пришло первое боевое задание.

Как звонко поют лыжи на мерзлом снегу! Но песня эта — предатель. Как хороши голубые дороги в зимнем лесу! Свежая, морозная луна серебрит ели… Но свет луны — только помеха. Лучше всего, если пасмурно небо, если буран, если темень. Чем хуже — тем лучше: немцы боятся темноты. Давно ли даже в летний день лес казался мальчикам загадочным, таинственным. Но пришла война. Все изменилось на этой земле. Привидения и колдуны, которыми когда-то пугал ребят Алик, затаились до лучших, мирных времен. Сейчас в лесу чувствуешь себя безопаснее, чем в собственном доме.

По притихшему ночному лесу пробирались на лыжах трое ребят. И если они боялись, то вовсе не одиночества. Скорее, они боялись кого-нибудь встретить.

Вот и опушка. Впереди расстилается темное поле. Оно кажется мертвым. Но вот порыв ветра приносит какой-то металлический звук… вспыхнул и сразу погас крошечный светлячок… чуть слышно тарахтит не то танк, не то трактор. Там — аэродром.

Мальчики, сидя в кустах, трут одеревеневшие щеки, суют руки под мышки и снова трут. Хуже всего ногам: от ступней чуть ли не до колен разбежались морозные иголки. Хорошо бы побороться или просто встать да попрыгать… Но этого делать нельзя — могут услышать.

И вот оно наконец! Издалека доносится басовитый гул. Он приближается, опускается все ниже и ниже и плотно обволакивает все вокруг.

А поле притаилось — молчит.

Уже над самой головой ревут моторы.

Поле молчит.

Тогда Коля выхватывает ракетницу и стреляет в черное небо. Маленькая звездочка летит над полем, разгораясь все ярче, и неожиданно гаснет. Но ее заметили. Где-то наверху начинает петь сирена. Она набирает силу, вот уже она не поет, а визжит все громче, все пронзительнее, и тогда становится понятно, что это не сирена. Это бомба.

На середине поля взметнулся вверх огненный язык, осветив присмиревшие самолеты с крестами на крыльях. И внезапно поле оживает. Огненные трассы пулеметов взмывают вверх. Вспыхивают прожекторы. Сухо и деловито тявкают зенитки. В небе мигают огоньки разрывов. А сирены вверху визжат не переставая, и на поле пачками рвутся бомбы. Где-то на краю аэродрома вздымается в небо огненный столб и повисает в воздухе. Попали в бензохранилище.

На лицах у ребят пляшут багровые отсветы.

Снег, сбитый воздушной волной с дерева, осыпается на них целыми сугробами. Но они ничего не замечают.

— Дай мне! — кричит Алик на ухо Коле.

Коля протягивает ему ракетницу. Алик вскакивает на ноги и посылает в поле еще одну, уже бесполезную и теперь едва заметную звездочку.

Трудно быть матерью партизана. Он еще не взрослый, этот партизан, но уже и не ребенок. Он умеет ненавидеть, как большой, и может оступиться, как маленький. Он надувает губы, хмурится, отмалчивается — хранит свою военную тайну. Да разве от матери скроешься! И если отпускает она его по ночам, то вовсе не потому, что хочет, а потому, что знает — все равно уйдет.

В избе Маркса темно. Дружно посапывают у стенки малыши. Спит и Маркс. Только мать не спит. Встретила она сына поздно ночью, поплакала на радостях, что живой остался. Вот ведь радости теперь какие — только плакать… Лежит она в темноте с открытыми глазами и думает: как уберечь мальчика? что сказать? что сделать? Он говорит: нужно! Она и сама знает, что нужно. А если убьют, тогда как…

Так ничего и не придумав, она засыпает беспокойным сном.

Утром кто-то осторожно постучал в дверь. Маркс соскочил с кровати. Снова стук — тихий, скребущийся. Немцы так не стучат.

— Кто там?

— Откройте скорее. Свой…

Маркс приоткрыл дверь. На пороге, озираясь, стоял человек в старой шинели без хлястика, в потрепанной ушанке со звездочкой.

— Хозяин, спрячь на часок, фашисты…

Маркс молча посторонился. Человек вбежал в избу и остановился посреди комнаты, озираясь. Только сейчас Маркс разглядел два кубика на петлицах: лейтенант.

— Хоть до вечера… — жалобно сказал лейтенант.

Маркс кивнул.

Лейтенант подошел к окну, осторожно выглянул на улицу из-за занавески.

— Не бойтесь, товарищ лейтенант, — сказал Маркс. — К нам еще ни разу не заходили. Вы, наверное, голодный…

— Я не боюсь, — ответил лейтенант. — Понятно, что свои, — он сел за стол, Маркс поставил перед ним чашку с картошкой.

— Спасибо, хозяин, — сказал лейтенант.

Под окном послышались шаги. Маркс подбежал к окну.

— Немцы! К нам идут! Прячьтесь вон туда!

Лейтенант улыбнулся и направился к двери. Наверное, он сошел с ума от страха!

— Немцы же, немцы! Прячьтесь скорее, товарищ лейтенант!

Маркс бросился к двери, оттолкнул лейтенанта в глубь комнаты. Он во что бы то ни стало должен был спасти этого человека. Пусть сумасшедшего, но все-таки своего, русского командира. Маркс выскочил на крыльцо и, захлопнув дверь, прислонился к ней спиной.

Четверо солдат шли от калитки к дому.

— Сюда нельзя, никого нет дома! — крикнул Маркс, ничего уже не соображая.

Толчок в спину сшиб его с крыльца. Маркс упал на землю. На пороге стоял сумасшедший лейтенант. Солдаты взяли автоматы на изготовку.