Орнитоптера Ротшильда
Шрифт:
— Подумайте… Не тороплю… А бабочки редкие. И возможность такая — раз в жизни… Где еще…
Мне показалось дорого. Я решил посоветоваться. И мы договорились погулять, чтоб обсудить проблему лично.
Старик согласился.
Мы вышли на ту же унылую улицу. Под февральский ветер, и походили около какого-то сквера с палисадником, где стояли пообитые гипсовые пионерки с ржавой арматурой вместо руки или ноги.
— Вот что я ему предложу: две тысячи и пусть отдает еще одну книгу о бабочках мира (у старика их было две).
— Может,
— Но ведь с хвостиками. Где мы еще таких возьмем?
— Да, конечно, с хвостиками бабочки красивые!
— Возможность редкая. Он прав. Единственная.
— Раз так — бери. С хвостиками ведь!
Мы вернулись. Но старик вдруг уперся:
— Две двести и никаких книг.
— Но у вас же останется один определитель! В конце концов, я согласен взять любой!
— Уступлю двести, но без книги.
— Нет. Без книги я не могу. Нужен определитель.
— Две и без книг.
— Две. Но с книгой!
— Нет.
— Да что вы? Я же хорошо плачу. Вот деньги. Пожалуйста.
— Нет.
— Бабочки к тому же нерасправленные. Кот в мешке.
— Бабочки хорошие.
— Но и цена тоже!
— Две и без книг.
— Хорошо. Сколько стоит книга? Двести рублей стоит? Я даю вам две двести и беру бабочек с книгой.
— Нет.
— Тогда нам не о чем говорить.
Мы ушли. Правда, когда выходили из дома, старик появился на балконе и сказал, что согласен за 2200 с книгой. Но теперь уже вожжа под хвост попала мне, и я отказался.
В молчании мы добрались до автостанции. В молчании ехали обратную дорогу. Я пытался вдохновить себя и жену, что деньги целы, а бабочки… Ну и пусть. Обойдемся. В конце концов, не предмет первой необходимости.
— Но ведь с хвостиками, — грустно сказала жена. — Где ты теперь их найдешь.
— Обойдусь.
И снова было молчание.
А приехав домой, я все не находил места. Ощущение словно бы какой-то потери грызло меня. И даже когда легли спать, оно усилилось. Бабочки мерещились. Ночью я дремал, не будучи в состоянии крепко уснуть. Я видел морфо, орнитоптер, африканских парусников. Бабочек из Бразилии.
Жена ворочалась.
Утром выяснилось, что и она не спала.
— Зря не купили, — сказала она за утренним чаем. — Где еще такие бабочки. Когда найдешь? С хвостиками!
— Да далось тебе! С хвостиками! С хвостиками! — рявкнул я. А потом, поуспокоившись, решил: — Вот сейчас позвоню ему и скажу, что согласен. Скажу, тогда у меня не хватило денег. Еще раз съездим — и возьмем? Идет?
— Звони скорее, — улыбнулась она. — Вдруг передумает.
По телефону ответила супруга старика.
— Да-да, — поспешно согласилась она. — Сейчас подойдет.
— Владимир Михайлович? Это снова мы, покупатели. Так вот. Мы посоветовались и решили купить. Но, как договаривались. С книгой!
— Да-да, — на сей раз он был уступчив и говорил, как с равными. — Приезжайте. Это точно?
— Абсолютно. Мы приедем за бабочками завтра. Только,
Я не стану описывать вторую поездку. Скажу лишь, что возвращались мы из нее веселые и почти счастливые. Мы везли четыре небольших картонных коробки, совсем невесомых, где в пакетиках, свернутых уголком, лежали еще не расправленные драгоценные бабочки. Я отдал за них две пачки новых десяток. Две шубы! Мутоновых! — ахнет кто-то. — За каких-то ба-бо-чек! «Он уж совсем с ума сошел. Две с половиной тысячи за бабочек отдал», — ахала одна наша слишком завистливая знакомая. (Это было потом, после!) А мы ехали веселые. Ведь в коробках я вез 20 видов морфо, и среди них Морфо Циприс, Морфо Гекуба, Морфо Елена, Морфо Менелай! Шестьдесят видов парусников, и средь них был целебесский андроклес и целебесский Папилио Блюмей! Были Орнитоптера Приамус и Посейдон! И как самая великая редкость была Орнитоптера Ротшильда! (Самец и самка!) Мог ли я когда-то предположить, что стану владельцем коллекции с бабочками, за которыми гонялись великие натуралисты еще прошлого века. Девятнадцатого века.
И еще. Я привез книгу «Бабочки мира». Книга эта встала на полку моей библиотеки, красочная и величественная, и, глядя на нее, чувствуя, что теперь у меня есть почти все дневные бабочки мира, я решил, что мое увлечение снова прерывается на долгие годы. Прерывается ли? Не знаю.
Однажды, не так давно, я взял сачок и решил половить бабочек неподалеку от своего деревенского дома. Я вышел на еще не кошенную цветущую луговину, махнул сачком. И вот первая бархатница уже бьется в его сетке. Вот я привычно перехватываю ее через ткань сачка. В моих пальцах ее тельце. Сдавить, как рекомендует руководство, и бабочка уже не бабочка. Но держа ее за грудку, я вдруг хорошо почувствовал дрожь жизни. Трепет этого маленького существа за свою жизнь! И тотчас я открыл сачок, разжал пальцы. И бабочка радостно полетела в июньское небо, запорхала над луговиной.
С тех пор я больше не брал в руки сачок. А если и думал о нем, то без всякой связи с ловлей новых бабочек. Я уже просто стараюсь как можно больше привлечь их на мой садовый участок. И не раз ко мне уже прилетал махаон. Как тропическая орнитоптера, он кружился над скальником, и жена восторженно говорила: «Смотри! Какая красота! Как хорошо, что он прилетает! Какая все-таки красота!»
Да. Бабочки многому научили нас. Учили жизни, красоте, сочувствию, познанию природы. И я рад, что энтомолог-фанатик из меня не получился. Пусть будет так. И пусть бабочки летают. Полезные, вредные, всякие. Пусть летают.
Декабрь 1989 г.