Орсиния (сборник)
Шрифт:
— Добрый день, Санзо.
— Это ты, Лиза?
Его бледная кожа казалась неживой, а кисти рук — чересчур большими и тяжелыми на исхудавших запястьях.
Однажды, в начале апреля, она гладила белье в подвале, который ее мать снимала под прачечную. Свет проникал сюда через маленькие окошки, находившиеся высоко, под самым потолком, на уровне земли; было видно, как редкие, освещенные солнцем травинки шевелятся на ветру прямо за грязными оконными стеклами. Солнечный лучик наискось упал на рубашку, которую она гладила, и над тканью поднялся
Пришлось сбегать за водой: сбрызгивать белье было нечем. После полутемного подвала на ярком солнце у Лизы перед глазами вспыхнули и закрутились черные и золотые колеса. Все еще напевая вполголоса, она пошла к колонке.
Санзо тоже как раз вышел на улицу.
— Доброе утро, Лиза.
— Доброе утро, Санзо.
Он присел на скамейку, вытянул свои длинные ноги и подставил солнцу лицо. Она молча стояла у колонки и очень внимательно, оценивающе смотрела на него.
— Ты все еще здесь?
— Да, я здесь.
— Я тебя больше совсем не встречаю.
Она ничего не ответила. Просто села с ним рядом, аккуратно поставив кувшин с водой под скамейку.
— Тебе как в последнее время, получше?
— Да вроде.
— Спасибо солнышку! Теперь всем нам кажется, что можно забыть старые беды и начать новую жизнь. Весна пришла, настоящая весна! Понюхай-ка. — Она сорвала маленький белый цветочек, выросший меж каменных плит у колонки, и сунула ему в руку. — Да нет, он слишком маленький, чтобы его ощупывать! Ты его просто понюхай. Замечательно пахнет, в точности сдобные булочки.
Он уронил цветочек и наклонился, словно пытаясь увидеть, куда он упал.
— Чем ты в последнее время занималась? Помимо работы в прачечной?
— Ой, даже и не знаю. Через месяц наша Ева замуж выходит. За Венце Эстая. Они собираются переезжать на север, в Браилаву. Он каменщик, а там есть работа.
— Ну а сама-то ты как?
— Ну а я здесь остаюсь, — сказала она. Потом, уловив в его тоне мертвящую холодную снисходительность, прибавила: — Я помолвлена.
— С кем?
— С Дживаном Фенне.
— Чем он занимается?
— Он красильщик у Фермана. Секретарь местной секции профсоюзов.
Санзо встал, быстро прошелся по двору до арки ворот и обратно, потом как-то неуверенно снова подошел к Лизе. Он остановился в двух шагах от нее, бессильно повесив руки и чуть отвернув в сторону лицо.
— Что ж, хорошо. Поздравляю! — сказал он и повернулся, чтобы уйти.
— Санзо!
Он остановился, ожидая.
— Останься еще на минутку.
— Зачем?
— Потому что я так хочу.
Он
— Я хотела сказать тебе… — Но слова застряли у нее в горле.
Он снова сел рядом с ней на скамью.
— Послушай, Лиза, — холодно сказал он, — теперь это уже совершенно не имеет значения.
— Нет, имеет, очень даже имеет! Я хотела сказать, что ни с кем я не помолвлена. Он просил моей руки, но я еще не дала согласия.
Санзо слушал, но на лице его ничто не отражалось.
— Зачем же ты сказала, что помолвлена?
— Не знаю. Чтобы тебя позлить.
— И что дальше?
— И все, — сказала Лиза. — А дальше я хотела сказать тебе, что даже если ты слеп, то это вовсе не значит, что нужно тут же оглохнуть, онеметь и страшно поглупеть. Я знаю, ты сильно болел, мне очень тебя жаль, но ты, конечно же, заболеешь еще сильнее, если это я была причиной твоей болезни.
Санзо так и застыл.
— Какого черта? — воскликнул он чуть погодя. Однако Лиза ему не ответила. Прошло довольно много времени, прежде чем он наконец повернулся, пытаясь на ощупь определить, здесь ли она. Руки его повисли в воздухе в незавершенном жесте, когда он нервно спросил: — Лиза, ты здесь?
— Здесь, рядом с тобой.
— Я думал, ты ушла.
— Я еще не все сказала.
— Что ж, продолжай. Никто тебе не мешает.
— Ты мешаешь.
Воцарилось молчание.
— Послушай, Лиза, я должен помешать тебе! Неужели ты не понимаешь?
— Нет, не понимаю. Санзо, дай мне объяснить…
— Нет. Не объясняй. Я ведь не каменный, Лиза.
Какое-то время они молча сидели рядышком, греясь на солнце.
— Ты лучше выходи за этого парня.
— Не могу.
— Не глупи.
— Никак у меня не получается за него выйти: все время ты на пути попадаешься.
Он отвернулся. Напряженным, задушенным голосом сказал:
— Я давно хотел перед тобой извиниться… — Он как-то неопределенно махнул рукой.
— Не надо! Не извиняйся.
Снова воцарилось молчание. Санзо выпрямился и потер руками глаза и лоб, точно они у него болели.
— Слушай, Лиза, весь этот разговор ни к чему. Честно. Есть еще ведь и твои родители, они-то что скажут? Впрочем, дело даже не в этом… Самое главное — то, что я живу с дядей и теткой и не могу… Мужчина должен иметь возможность что-то предложить…
— Не скромничай.
— Я и не скромничаю. Никогда этим не страдал. Я прекрасно понимаю, что представляю из себя, но это… это никакого значения не имеет — для меня. То есть, может быть, и имеет, но для кого-то другого…
— Я хочу выйти за тебя замуж, — сказала Лиза. — А ты, если хочешь на мне жениться, так женись! А если не хочешь, не надо. Тут я ничего не могу одна сделать. Но ты хотя бы помни: меня все это тоже касается!
— Так я только о тебе все время и думаю!
— Нет, неправда. Ты думаешь о себе, о том, что ты слепой, и все такое прочее. Позволь мне думать об этом и не думай, что мне это безразлично.