Орудия войны
Шрифт:
— Где наши манеры, — неожиданно улыбнулся Реньо. — Мы говорим о мадемуазель так, будто она сама не способна решить, куда желает отправиться и с кем. Прошу вас, Александра, сделайте свой выбор.
Саша колебалась пару секунд. Похоже, этот Реньо по-своему был не менее опасен для нее, чем ОГП. Причем если своих врагов из ОГП она понимала, знала их цели, методы и как может им противостоять, то француз был темной лошадкой. Тем важнее было услышать то, что он намерен ей сообщить. Но все же ее партнером в этом предприятии был Вершинин, и он ясно давал понять, что не хочет отпускать ее куда-то с Реньо.
—
— О, в таком случае не смею настаивать, мадемуазель, — Реньо был сама любезность. — Искренне надеюсь, что вам не доведется пожалеть о принятом решении. Полагаю, наша следующая встреча может произойти при иных обстоятельствах. Как говорят у вас в народе: вчера не догонишь, а от завтра не уйдешь…
— Чего он хотел, этот француз? — накинулась Саша на Вершинина, едва дверь квартиры на Литейном закрылась за ними.
— Меньше знаешь — лучше спишь, — хмуро ответил Вершинин. — Тебя не это сейчас должно волновать, а то, во сколько тебе обойдется сегодняшнее происшествие. Ты чуть не запорола все дело. Размер штрафа обсудим завтра. Надеюсь, твои большевики наворовали достаточно, чтоб расплатиться за твою или чью-то там глупость.
— Чуть не запорола? — переспросила Саша. — У нас все-таки до сих пор есть дело?
— Будет золото — будут и поставки, — подтвердил Вершинин. — Но в другой раз вытаскивать тебя никто не станет, учти это. Иди уже к себе, глаза б мои на тебя не смотрели…
Глава 24
Министр охраны государственного порядка Андрей Щербатов
Ноябрь 1919 года
— Письма, в которых разные группы населения выражают благодарность и преданность Новому порядку, хороши, — говорил Щербатов министру печати. — Однако не слишком ли их стало много в последнее время? Есть в них что-то вымученное, и они несут на себе печать переходного периода. Как вы полагаете, возможно, пора осваивать новые формы агитационной работы?
— Будьте любезны, поясните свою мысль, — попросил министр печати.
Управление Охраны государственного порядка было теперь выведено из состава МВД и стало самостоятельным министерством. Все, разумеется, понимали, что в эти тревожные времена нет ничего важнее порядка. Даже среди бала Щербатов обсуждал с коллегами по кабинету министров насущные проблемы, они ценили его мнение по самым разным вопросам.
— Пришло время создавать образ стабильной и счастливой жизни при Новом порядке, — убежденно сказал Щербатов. — Нужны репортажи о процветающих крестьянских хозяйствах, образцовых заводах и фабриках, героических воинских подразделениях. Об артистах и об атлетах газеты пишут, однако не следует забывать и государственных служащих, предпринимателей, да даже учителей, врачей и домашних хозяек. Обязательно с иллюстрациями, лучше всего в цвете. Всякий приносит пользу обществу, занимая отведенное ему место — вот о чем должны ежедневно рассказывать газеты и журналы. Кстати, почему они до сих пор не сообщили, что область Войска Донского объявила об автономии?
— Но это же… как же… — растерялся министр. — Разве об этом можно вообще писать?
Новость
— Необходимо, — твердо ответил Щербатов. — Молчание было бы проявлением слабости. Надо только правильно осветить события. Древние казачьи традиции возрождаются… правительство ищет пути дипломатического урегулирования ситуации. Надеюсь, это будет во всех газетах завтра же. Потому что нет ничего хуже неподтвержденных слухов, когда они обрастают драматическими подробностями и вызывают панику. Вы ведь понимаете, что, например, здесь, — Щербатов обвел рукой залу Дворянского собрания, — нет никого, кто о событиях в Донской области не знал бы?
Гости бала дебютанток, впрочем, едва ли всерьез тревожились из-за казачьих волнений где-то в далекой провинции. Дебютантки в светлых платьях мило краснели, когда их приглашали на вальс или кадриль. Дамы поопытнее самозабвенно сплетничали, сбиваясь в кружки. Кавалеры наслаждались обществом дам, шампанским и обильно сервированными закусками. Вера переходила от одного кружка к другому, всюду оказываясь в центре внимания. Публика вовсю веселилась — за исключением тех, кто, как сам Щербатов, пришел сюда работать. Например, на правительственном совещании он не имел возможности поговорить с министром печати накоротке, отдавая ему распоряжения под видом дружеских рекомендаций.
Однако сперва следовало выполнить светские обязанности. Раскланяться, поздороваться, коротко побеседовать с десятками людей. Щербатов обошел зал, уделяя каждому из присутствующих ровно столько внимания, сколько требовало его положение в обществе.
На балах в Дворянском собрании принято было одеваться и танцевать на дореволюционный манер. На деле мода стремительно менялась, дамские платья укорачивались, на смену кадрилям и вальсам пришел фокстрот. Попытка сохранить обычаи и атмосферу сгинувшей империи все более смотрелась фальшивой театральной постановкой. Все ведь знали, на что в годы смуты приходилось идти этим изящным дамам и лощеным кавалерам ради куска хлеба.
Софи была единственной, с кем Щербатову хотелось бы провести побольше времени, но они лишь раскланялись. Их отношения, к сожалению, не подразумевали совместных выходов в свет. Он пригласил бы ее на вальс, но если б он танцевал с ней одной, пошли бы кривотолки. Это вот Михайлов не отходил ни на шаг от Веры, чем изрядно ее компрометировал. Становиться же кавалером для многих дам и девиц министр ОГП не имел ни времени, ни желания.
Щербатов подумывал уже иногда о том, что жениться ему все равно на ком-то нужно, а по его просьбе Церковь быстро оформила бы для Софи развод. Но, к сожалению, Софи была не так уж юна и рождение младшего сына далось ей тяжело; а цель брака — обзаведение наследниками.