Оружейник
Шрифт:
И как странно. Данила поймал себя на мысли, что внутреннее напряжение отпускает его, оставляя только тупую боль в душе. В какой-то мере даже почувствовал облегчение: все, вот теперь уже все. Не надо ни о чем беспокоиться, потому что участь его наконец-то определена. У летчиков это называется точкой невозвращения, миновал ее — обратно уже пути нет. Еще четверть часа назад Данила мог бы что-то как-то изменить, если б знал наперед, но увы. Дара предвидеть будущее у него нет, равно как и способности отматывать время вспять.
Впрочем, если разобраться, точка невозврата, причем в буквальном смысле термина «невозврат», была пройдена в тот момент, когда эльф-диверсант заехал Даниле в челюсть. С того момента инженер уже ни
Роктис неподвижно лежит с закрытыми глазами, неподвижная и какая-то умиротворенная. Ее смертный путь, полный хитрости, коварства, вероломства и предательства, закончился.
Данила подошел к кровати, взял свисающую руку Роктис и положил вдоль тела. Еще теплая, но уже начинает остывать.
Позади заскрипело кресло: это Валлендел сел, уперев локти в колени и спрятав лицо в ладонях.
— А я думал, ты ее терпеть не можешь, — сказал Данила просто для того, чтобы что-то сказать.
— Ну и что? — горько хмыкнул король, — что с того, что не мог?
— Не понимаю я тебя…
— Если у тебя есть, скажем, брат… Ты можешь с ним не ладить, но это не меняет того факта, что он твой брат. Я много кого терпеть не мог, и что? Герцог Ландэгра, к примеру, был рябой, неряшливый, с дурным запахом изо рта, ел руками и вытирал их в свою бороду… Да я сызмальства терпеть его не мог. Но я никогда не переживал за отца, зная, что с рядом ним такой преданный и верный человек. Ландэгра всю свою жизнь провел подле отца — и вместе с ним же и погиб. Или барон Виндэлл… Скряга, склочный, мелочный сквернослов и зануда. Его не то что я — никто терпеть не мог. Потому отец еще давно сослал его на восточную границу. Но он был верен и честен, когда пришла серая чума, Виндэлл оказался в первых рядах тех, кто преградил ей путь — и в числе первых погибших.
Понимаешь, мастер из другого мира… У королей нет права делить своих подданных на тех, которые нравятся, и тех, кто неприятен, мы вынуждены мерять людей по их чести и верности. Плевать, что я не переносил ни Ландэгру, ни Виндэлла, а с ними еще кучу других — но я на них всегда мог рассчитывать… А теперь многих уже просто нет. О, темное, проклятое время… Те, которые меня окружали, те, на кого я мог положиться, уходят один за другим, война забирает самых лучших, и скоро я совсем один останусь… если сам не лягу в могилу к тому времени… А теперь еще и Роктис, и даже не от рук гоблинов, а просто по своей глупости. Мысль о том, что я простил бы ей и гораздо большие промашки, в ее голову не уместилась, как это похоже на дроу… Вот йоклол бы взяла! А ведь кто тебе противоядие готовить будет?! Проклятье! Так, Врэй! Бегом сюда алхимиков звать!! Пусть разберут ее записи и склад снадобий, у нее должны же быть где-то рецепты записаны!
Охранник затопал сапогами, отправившись бегом выполнять приказ. Данила только покачал головой:
— При ее параноидальности и коварстве, я подозреваю, что она самые важные рецепты хранила в голове.
— А ты слишком уж спокоен для отравленного, которому жить осталось считанные дни, — заметил король.
— Я ведь говорил, что далеко не все так очевидно, как тебе кажется, — философски пожал плечами Данила. — Ну да это неважно. Самое главное сделано, осталось лишь кое-что закончить, а затем пожелать тебе и твоему народу успеха в этой войне…
Он бросил прощальный взгляд на Роктис, повернулся и побрел в свою комнату. На душе — только тупая боль и пустота. Чтобы страдать, тоже нужны силы, у него они уже закончились. Данила слишком многое пережил с момента похищения. Больше, чем мог бы себе представить. Больше, чем мог бы вынести. Спору нет, конструкторам в
Опять же, как бы физически туго ни приходилось тяжело больному Кошкину или, например, Дегтяреву, положившему здоровье на алтарь обороны своей родины и умершему вскоре после войны, им не выпало нести такое психологическое бремя, ведь они были не одни в строю других таких же оружейников. Если бы Дегтярев не сделал свою противотанковую винтовку — ничего страшного, потому что его коллега Симонов сделал свою, ничуть не уступающую. Оружейников того страшного времени войны против коричневой чумы было кем заменить, их дело было кому продолжить. А Данила Разумовский оказался в положении «один за всех».
Радует одно: нести этот груз осталось уже недолго. Данила сделал, что мог, даже больше, чем мог, прыгнул выше головы. Дальше Арлансии и здешним людям придется как-то справляться без него, и Разумовскому очень хотелось надеяться, что они справятся.
Он вернулся в свою комнату, сел на постель и принялся раздеваться. Надо бы позвать слугу, чтобы погасил кристалл: инженер так и не научился зажигать и гасить их легким свистом. Взгляд упал на стол с чертежными принадлежностями. Один лист, лежащий отдельно, привлек внимание.
На нем витиеватая надпись, почерка Роктис Данила раньше не видел, но по содержанию догадался, что это ее прощальная записка.
«Яда в вине не было. Живи себе дальше спокойно, душенька».
Он перечитал трижды, прежде чем до него дошел смысл. Роктис и не думала его травить, просто блефовала. И теперь, прежде чем уйти и принять яд, избавила своего «подопечного» от нескольких крайне неприятных дней в ожидании скорой смерти.
Данила набросил на кристалл свой камзол и лег в постель, глядя в почти невидимый в темноте потолок. В голову лезут только два слова, несколько раз повторенные королем — как глупо… Как глупо и бредово все случилось. Как легко было все предотвратить, вот только кто ж знал… Эмоции — обида Роктис на короля, жажда власти и богатства, гнев и отчаяние Данилы — смешались в смертельный, взрывной состав, и вот Роктис уже нет. Вспомнились слова когда-то давно услышанной песни: «а счастье было так возможно-можно-можно»… Теперь-то уже все, не судьба. Роктис ушла на ту сторону, и не исключено, что и Данила вскоре последует за ней, ведь еще не факт, что яда действительно не было. Он читал, что один эсэсовский офицер в лагере смерти так развлекался. Из выстроенной колонны приговоренных вытаскивали какого-нибудь человека и объясняли ему, что все это ошибка, что он вообще не должен был быть в этом лагере и что его сейчас отпустят. Несчастного водили по канцеляриям, сверяли документы, оформляли бумаги — а затем его, млеющего от счастья, внезапно приводили обратно в самый конец колонны. Не исключено, что и Роктис решила напоследок отомстить таким образом.
Данила вздохнул и закрыл глаза. Завтра надо будет урвать время и пойти на ее похороны. Если в итоге окажется, что он все-таки отравлен… Отравленный на похоронах своей отравительницы — тот еще курьез, уржаться можно.
Вот только Даниле почему-то хочется плакать, а не смеяться.
Т'Альдин напряженно вглядывался в темноту ночи, сидя на высоком дереве. Где-то рядом должно что-то быть или кто-то ехать, ну не погулять же вышел патрульный отряд на три десятка орочьих рыл и дюжину крысиных гоблинских морд!