Оружие для Слепого
Шрифт:
«Распечатать или нет?»
Катя нагнув голову, поставив коробку на коленях, разглядывала крышку.
"А может, он залепил так, что помнит, как лег скотч? Какой-нибудь условный знак? – сердце ее билось часто-часто. Но затем любопытство взяло-таки верх:
– Да нет, он же не знал, что я заберусь сюда, заматывал для себя. Заклею потом снова".
К тому же. Катя видела, что коробками, скорее всего, пользовались не один раз: скотч был наклеен на скотч. Да и моток прозрачной ленты лежал тут же в сумке. Покрытым красным лаком ногтем она подцепила скотч. Тот, взвизгнув, отклеился от глянцевой поверхности
Пахнуло машинным маслом. Его запах Кате был хорошо знаком, ведь в доме у нее не было мужчины, и швейную машину она смазывала сама. С опаской она принялась разворачивать промасленную белую ткань, пока наконец не увидела черную вороненую сталь.
– Ox! – вскрикнула девушка.
Перед ней лежал короткий, с отстегнутым рожком автомат Калашникова с откидным металлическим прикладом. Тут же, в коробке, нашлось еще четыре снаряженных рожка, стянутых изолентой.
Ей захотелось как можно скорее покинуть эту квартиру, но, во-первых, стоило осмотреть вторую коробку, а во-вторых, она наследила тут. Катя бы испугалась еще сильнее, у нее бы зубы застучали от страха, а колени подогнулись бы, если бы она поняла, что, узнай Николай о ее находке, не задумываясь набросил бы ей на шею одну из рояльных струн, которые она только что держала в руках. Но пока она смотрела на жизнь оптимистично, да и о назначении струн не догадывалась.
Во второй коробке лежали деньги – тысяч пятьдесят долларов, пистолет, два глушителя и обоймы к нему, новая кожаная кобура и несколько желтых брусков в оберточной бумаге, которые Катя сперва приняла за куски мыла. Но больше всего, до паралича воли, ее напугали четыре рифленые осколочные гранаты. Они, как яблоки на зиму, были завернуты в газету, торчали лишь хвостики запалов. А к большому тяжелому ножу Катя даже побоялась прикоснуться, так страшно блестело его лезвие, такими кровожадными казались зазубрины на верхней части, возле рукоятки.
Ей даже показалось, что она чувствует, как эта сталь впивается в тело. У нее засосало под ложечкой, к горлу подкатила тошнота. Катя поднялась с дивана и, пошатываясь, двинулась на кухню. В горле пересохло. Нужно было выпить холодной воды, сполоснуть лицо и подумать, что делать дальше.
«Звонить в милицию? – метались в голове обрывочные мысли, пока Катя сидела за пластиковым столом, прислонившись спиной к урчащему, как кот, холодильнику. – Нет, в милицию нельзя. Тогда что, забыть обо всем, поставить на место и сделать вид, будто я сюда не приходила и ничего этого не видела? Уехать! Уехать куда-нибудь как можно скорее! А куда поедешь? Мать, ребенок… Да и денег нет. Как это нет денег?! Да там их видимо-невидимо…»
Заходить в комнату она боялась, как будто разложенное на полу оружие могло само выстрелить, а гранаты – взорваться от одного взгляда. Можно было, конечно, вытянуть несколько бумажек из толстой рыхлой пачки, перетянутой бечевкой. Но, во-первых, воровать она не привыкла, а во-вторых, панически боялась.
«Скорее всего, деньги посчитаны…»
Кате и в голову не могло прийти, что кто-то может не заметить пропажи двух-трех сотен долларов.
Перед ней на столе лежали документы, взятые из сумки. Среди них и паспорт на имя Николая Меньшова, тот самый, который она уже однажды держала в руках, – холостого мужчины,
«Вот бы меня не было дома, когда он звонил! И какого черта я согласилась приехать? Почему я ему никогда не отказывала? Ну и вляпалась! А те двадцать долларов, которые он время от времени мне подбрасывал, я бы могла заработать, если бы не с ним трахалась, а время тратила с пользой. Вот же, черт, занесла меня нелегкая! Черт под локоть толкнул, когда я познакомилась с Меньшовым или с этим, как его… – от волнения буквы в паспорте так и плясали у нес перед глазами, и никак не удавалось прочесть фамилию. По всему выходит – бандит, да еще крутой. Столько оружия! А может, он им торгует? – мелькнула спасительная мысль. – Может, собрался везти покупателю? По виду-то не скажешь…»
В ее представлении бандиты выглядели совсем иначе: в фильмах они носили золотые цепи толщиной в палец, кресты, перстни, похожие на гайки, а их сытые лица украшали зарубцевавшиеся шрамы. В этой же квартире никакого золота, кроме пары позолоченных медалей, она никогда не видала. Катя поняла, что ничего толкового ей в голову сегодня не придет, по к одному простому выводу пришла: из Москвы ей придется уехать.
Она стала припоминать всех своих дальних родственников по разным уголкам России. Все равно большой город, маленький, деревня или военная часть.
Уехать – и с концами. Военная часть даже лучше, там хоть солдаты, офицеры, если что – защитят.
И тут же вспомнилось – так, словно это было вчера, хотя прошло пять лет: сестра ее матери, всего один раз приезжавшая в Москву, приглашала се хоть на целый месяц, хоть на полгода к себе в Ставропольский край.
Вот, точно! В деревню к тетке, в глушь… Там не достанут! Она даже забыла, что сейчас это не такое уж безопасное место – Чечня под боком. И только название станицы Катя никак не могла вспомнить, какое-то чисто казаческое, связанное то ли с седлом, то ли с уздечкой, в общем, конское, лошадиное или жеребячье.
«Нет, с этим нужно переночевать… Уже переночевала! – она тяжело вздохнула. – Теперь не знаю, как унести ноги».
Утешало лишь одно – сам Меньшов сейчас лежит в больнице под капельницей и выберется оттуда хорошо если через месяц. Сюда он в ближайшее время не придет и следов ее пребывания не обнаружит.
"Идти к нему завтра в больницу, прикинуться дурочкой. А то еще заподозрит, что я знаю о нем. А я еще, дура, договорилась, чтобы ему палату с телефоном устроили! Позвонит дружкам, те меня быстро найдут!
Нет, завтра я к нему приду, проявлю заботу, буду через силу улыбаться, справлюсь о самочувствии. Спрошу, что принести. Куплю бритву, самую дешевую, будто на свои купила".
На негнущихся ногах Катя добралась до распакованной сумки, присела и трясущимися пальцами, боясь порвать, выдернула из середины пачки три сотенные купюры. Тут же зажала их в кулаке, словно кто-то мог их у нее отобрать.
«Все, уходить!»
Тут ее взгляд упал на окно. Метрах в пятидесяти высилась громада соседнего дома, окна в окна.