Шрифт:
ОРУЖИЕ ОСОБОГО РОДА
Часть первая. Битва на Днепре
Даешь берег правый!
Над выжженной степью густо клубилась седая пыль, поднятая колоннами пехоты, гусеницами танков, колесами автомашин и обозных повозок. Бурный поток советских войск днем и ночью неудержимо двигался мимо обгоревших «тигров», «пантер» и «фердинандов», мимо разбитых
В те горячие сентябрьские дни 1943 года я был членом Военного совета 40-й армии, которая входила в состав Воронежского фронта, наступавшего на киевском направлении.
Вместе с генерал-полковником Кириллом Семеновичем Москаленко и генерал-майором Алексеем Алексеевичем Епишевым мы спешили в передовые части, которые вели упорные бои с противником, сбивая его с промежуточных оборонительных рубежей, уничтожая многочисленные засады и заслоны.
Погруженный в думы, командующий молчал. И без того худощавый и бледный, он за дни наступления еще больше осунулся. Сняв фуражку, Кирилл Семенович старательно вытер платком высокий, с пролысинами лоб и, окинув взглядом заполонившую шоссе солдатскую рать, задумчиво произнес:
— Устали войска. Устали. А медлить нельзя: надо как можно быстрее выйти к Днепру и с ходу форсировать его, не дать неприятелю возможности закрепиться.
— Не такое время, чтобы медлить, — подтвердил Алексей Алексеевич. Полагаю, это понимают и солдаты, и командиры. Днепр сейчас — огромная притягательная сила, воодушевляющая войска на подвиг.
— Вот именно, — согласился Кирилл Семенович. — Идти таким стремительным маршем после многодневных боев, идти упорно, как говорят, на энтузиазме, это подвиг.
"А ты сам, Кирилл Семенович, — подумал я, — большой энтузиаст. С тебя и берут пример наши воины".
И в самом деле, увидев командующего, фронтовики подтягивались, бодрились: рядом с ними неутомимый командарм!
Днепр. Эта одна из крупнейших рек в Европе представляла собой основу стратегического оборонительного рубежа — так называемого Восточного вала. Гитлер, как нам стало позднее известно, клятвенно заверил сборище нацистов в Берлине, что скорее Днепр потечет вспять, нежели русские преодолеют его.
Мы знали, что битва здесь будет тяжелой, что наиболее сильное сопротивление врага следует ожидать на киевском направлении, особо важном в политическом, оперативном и стратегическом отношении. Вот почему командующий и Военный совет 40-й армии принимали все меры к тому, чтобы движение наших войск к Днепру проходило в быстром темпе, чтобы не дать возможности неприятелю организованно занять оборону.
Подъехав к голове полка, двигавшегося по шоссе, К. С. Москаленко спросил пехотинцев:
— Ну как, друзья, есть ли порох в пороховницах, крепка ли сила солдатская?
Один из бойцов в тон командующему задорно ответил:
— Нам не впервой вот так шагать. Уж если у солдата ноги да поясница поразомнутся, тогда
Когда затих смех, вызванный шуткой, боец вскинул на командующего глаза и уже серьезным тоном произнес:
— Откровенно говоря, притомились мы. Но отдыхать некогда, особенно мне. За Днепром, под Киевом, семья ждет меня. — Солдат нахмурился и невесело, словно сам с собой рассуждая, добавил: — А может, никого и не застану в живых. Фашист вовсю лютует…
— Вот поэтому мы должны спешить, чтобы и вашу семью спасти, и тысячи других людей из тяжкого плена вызволить, — заключил командующий.
Из-за реки Удай, к которой мы подъезжали, все явственнее доносилась перестрелка. Это наш передовой отряд, ворвавшийся в Пирятин, довершал бой, подавляя последние очаги сопротивления.
Из пыльной завесы, клубившейся над степью, внезапно появились тридцатьчетверки и, обгоняя пехоту, устремились к Днепру. В сражение вступала 3-я гвардейская танковая армия, переданная из резерва Ставки Верховного Главнокомандования в состав Воронежского фронта.
Въезжая в Пирятин, мы повстречали командующего танковой армией генерал-лейтенанта П. С. Рыбалко. С удивительной для его полноты подвижностью Павел Семенович соскочил с машины и с шумными, радостными возгласами крепко, по-товарищески обнял меня. Мы были с ним давними друзьями. В 1929–1930 годах Рыбалко командовал кавалерийским полком, а я в той части был секретарем партийного бюро. Я тогда не раз благодарил судьбу за то, что во главе полка стоял перешедший на командную работу боевой комиссар гражданской войны. Павел Семенович помогал мне дружескими советами, делился богатым опытом боевой и политической работы в Первой Конной армии. Жили мы дружно, трудились слаженно. Почти одновременно пошли на учебу. Затем беспокойная армейская жизнь надолго разлучила нас.
Перед Великой Отечественной войной мы снова повстречались. Я служил тогда во Львове заместителем командира 2-го кавалерийского корпуса по политической части. Признаюсь, немало удивился, увидев великого оптимиста Рыбалко сумрачным и озабоченным. Но тому были свои причины…
После окончания академии Павел Семенович находился на военно-дипломатической работе в сопредельных с нами государствах, а также в Китае. Затем его перевели в Москву.
С ответственными поручениями он прибыл и в наш край, в приграничные районы Украины.
— Что там в столице говорят о фашистской Германии? — спросил я Рыбалко. — Слухи ходят всякие, порой тревожные…
— Да, слухи ходят всякие, — медленно повторил Павел Семенович. Он задумчиво потер подбородок и многозначительно произнес: — Гляди, Константин Васильевич, в оба, будь начеку. На переднем крае, можно сказать, находишься, на боевом направлении.
Затем мой собеседник доверительно сообщил, что железнодорожный транспорт у немцев работает по графику военного времени, что к нашим границам перебрасываются все новые и новые дивизии вермахта, что в приграничной полосе неспокойно — подозрительно оживились закордонные лазутчики, участились случаи нарушения воздушного пространства.