Оружие Победы

Федоров Вячеслав Васильевич

Затем нас перебросили в Большое Мурашкино, здесь у села Рождествено тоже шел противотанковый ров. Наступили холода, земля промерзла, кирки, ломы, лопаты ее не брали. Тогда стылую землю начали взрывать. Мне дали лошадь с санями, и я возил взрывчатку — аммонал, который был упакован в бумажные мешки по 40 килограммов.

Саперы взрывали утром. Нас заставляли прятаться в блиндажи, но как унять мальчишеское любопытство: мы ухитрялись смотреть на взрывы, рискуя попасть под град комьев мерзлой земли. Взрывы не облегчали нашу работу. Куски отвалившейся

земли все равно приходилось долбить.

Когда наступили лютые холода, нам начали выдавать по 100 граммов водки — „наркомовские“.

Когда фашистов погнали от Москвы, дисциплина на участке начала слабеть.

Однажды женщины уговорили меня свозить их домой. Уехали ночью. Нас никто даже не хватился. Больше мы на окопы не вернулись. Да было уже и видно, что надобность в них отпала».

Александр Павлович Кочетов (с. Инкино, Бутурлинский район).

«В 1941 году я окончила 10 классов средней Богородской школы. 19 июня у нас был выпускной вечер, а через три дня началась война…

Повестки на строительство рубежа обороны или, как тогда говорили, „на окопы“ вручили нам в конце октября. Мне было всего 17 лет.

Из нашего села Алистеева было мобилизовано 70 человек. Всего снарядили 12 подвод и повезли нас с котомками в село Мигалиху Дальнеконстантиновского района. Ехали через Оранки, мимо Шонихи…

В Мигалихе расселили нас по домам. Я слышала, что живали и в шалашах, так что нас хорошо устроили. Проработали мы здесь около десяти дней, а потом вновь дорога. Ехали долго, всю ночь. Куда везут, никто не знал. К утру мы оказались в деревне Арапиха. И опять нас устроили на жилье в домах по 5–6 человек. А у хозяев самих семьи большие. Теснота, но хоть в тепле.

Зима была в тот год ранняя. Бесснежье, а уже грянули морозы. По утрам за тридцать холода.

Выдали нам лапти. Сказали, что это лучшая обувка. Действительно, ходить в них было легко да тепло.

Я же лаптей никогда не носила, правильно обуть, чтобы они не разбалтывались, не могла. С неделю меня обували женщины, но наматывать онучи и завязывать лапти я так и не научилась. Тогда мне выдали чесанки с галошами. Тут я сразу ощутила груз на ногах. К вечеру я растирала ноги в кровь.

До работы надо было идти три километра. Ровно в 7 часов утра начинали работать, а заканчивали, когда темнело. Возвращались чуть живыми. Спали на тюфяках, набитых соломой.

Копали мы противотанковый ров. Одна сторона рва, та, откуда ждали фашистские танки, была пологой, а противоположная — отвесной. Глубина рва была 4 метра. Танки спокойно могли в ров въехать, но тут же упирались в земляную стену. Вскарабкаться по стенке они уже не смогли бы.

По всей линии рва строились доты, дзоты, пулеметные гнезда, блиндажи и землянки. Дороги перегораживали бетонными надолбами и железными „ежами“.

Помнится, что кормили нас нормально. Голода не ощущали. Первые блюда были почти всегда мясные. Возили нам продукты из нашего колхоза, кое-что присылали из дома.

И

все бы ничего, но нас одолели вши. Наши головы были похожи на муравьиные кучи, волосы шевелились. Домой, чтобы прожарить одежду в бане, нас не отпускали, а здесь для борьбы с этой заразой ничего не делалось. Говорили, что надо терпеть. Мы терпели…

Но однажды терпению этому пришел конец. Дело было уже в январе 1942 года. Вот сколько терпели. Мы решили самовольно покинуть место работы и сходить домой. Ночью снялись и пошли по огонькам от деревни к деревне. Нам посоветовали выйти на железную дорогу и идти по ней. Мы так и сделали. Днем были уже дома.

Опасаясь, что за нами приедут, дома быстро истопили баню, чтобы мы успели помыться. Но никто за нами не пришел и не потребовал возвращаться. Через несколько дней приехали остальные. Они сообщили, что пришел приказ о прекращении строительства рубежа обороны. Необходимость в нем отпала, врага повернули от Москвы.

В нашем селе осталось всего три свидетеля тех дней. Мальчишки, что были с нами, потом ушли на фронт и не вернулись. Кто был постарше, давно умерли. А мы были самыми младшими…

Вот и все, что сохранила память. Говорят, молодость не замечает трудностей. Наверное, и со мной так случилось. О самом трудном и горьком я, возможно, и забыла. Написала, что помню».

Мария Николаевна Топкова (село Лакша, Богородский район).

Три месяца продолжались земляные работы на рубеже обороны.

«На оборонительных сооружениях почти три месяца работала моя мама. Ее уже давно нет в живых. А мне было тогда 14 лет, я только что закончила семилетку, а старшая сестра — десятилетку.

Осенью все бездетные мужчины и женщины, не призванные в армию, получили повестки на строительство оборонительных рубежей. Повестку принесли и моей старшей сестре. Мама заплакала, а на следующий день пошла в правление колхоза и попросила послать работать ее.

У нас в семье еще была сестренка. Ей только исполнилось два годика. Маме тяжело было уходить из дома.

Как же долго длилась эта осень и зима! С ездовыми наши матери слали записки и просили отправить им новые лапти. Мы ходили в соседнее село, покупали там лапти и отсылали.

Помню, что работала мама у села Шониха.

В середине января ночью в окно постучали. Света у нас не было, я вышла на крыльцо и спросила: „Кто там?“ Это была наша мамочка. Мы ее не сразу и узнали… Лицо черное, обмороженное. Была она у нас высокая, полная, а тут худая, почти старуха.

Когда им объявили, что работы закончены, они тут же отправились домой, а это сотня километров по морозу.

Потом уже, в мирное время, я часто спрашивала маму о той работе, но она твердила только одно: „Дай, Господь, забыть мне об этих окопах“».