Оружие твоих глаз
Шрифт:
– Я задыхаюсь, - сказал Сережа.
– Можно лечь удобнее?
– Ложись, - ответил голос, - но не пытайся бежать или подсмотреть, пристрелю.
Сереже казалось, что уши у него заложены ватой. Голос едва проникал сквозь сукно. Бу-бу-бу.
На кого он похож? Говорит по-украински с едва уловимым акцентом, скорее немецким, чем польским. Но это не тот, с усами. У того голос был хриплый и акцент чисто местный, галицийский...
Сережа повертел головой, освобождаясь от тяжести тряпки. Юркино сопение резко усилилось, и Сережа понял, что он находится совсем
Он почувствовал удар по ногам.
– Ты что, не слышишь? Я сказал тебе, вытяни руки по швам!
Сережа вытянул, и от этого лежать стало еще неудобнее. Щека упиралась в какой-то колючий предмет, который вонзался в тело, как нож.
Почему я не услышал, что сказал бандит? Это тряпка... Она мешает, она изолирует голос, вот в чем дело. Недослышишь, в он тебя пристрелит, с него станется. Нужно было сказать ему, что я не слышу, а то всадит пулю. Но раз так, можно говорить тихо, и он тоже не услышит...
– Юрко... Юрко, ты меня слышишь?
– Да...
– Что нам делать?
– Не знаю.
Они замолчали. Раздался шум, на чердаке появился еще кто-то. Два голоса забубнили по-польски. Сережа услышал, как назвали его и Юркину фамилии. Топот ног. Ругань. Опять шаги. Кто-то бегал по чердаку.
– Это Генчик, - зашептал Юрка, - тот ему сказал, что задержал нас при очень странных обстоятельствах. Генчик ругается. Говорит, не до нас, уже началась демонстрация. Сейчас пойдут летчики. Нужно начинать...
Сережа слышал, как двое мужчин, переговариваясь, суетились где-то совсем рядом. Послышался скрип открываемого окна. Генчик (теперь Сережа узнал его голос) бросал короткие фразы на немецком языке. Второй отвечал на смеси украинского и польского.
– Ну, что они говорят, Юрка?
– Сейчас... плохо слышно, я немецкий хуже знаю, чем польский. Вот... второй хочет нас пристрелить, а Генчик говорит, что сейчас нельзя привлекать внимания и времени нет, пусть лежат... После опыта... Волна пройдет по Главной улице до площади, трибуны тоже захватит... Это все же не луч, а волна... Конечно, жертвы будут и среди населения... Это посильнее атомной бомбы, за нее там руками и ногами ухватятся... Но мы должны навести сначала порядок здесь... Первый опыт на такое расстояние может и не удасться. Он что-то включил.
Ребята услышали гудение высоковольтного трансформатора, Генчик крикнул, и его помощник бросился в дальний угол чердака. Пробегая мимо ребят на обратном пути, он наступил на тряпку, покрывавшую их головы. Завеса сползла с их глаз, и они увидели...
Ярослав Генчик без пиджака, в праздничной рубашке и новых брюках яростно вертел сверкающий штурвал установки. Окно на крыше было открыто, и никелированный ствол аппарата смотрел на город. Помогавший Генчику бандеровец был в форме сержанта войск НКВД. Он присел возле аппарата на корточки и смотрел в бинокль.
Генчик снова сказал
– Они там и не подозревают, что уже умерли, - сказал человек с биноклем.
– Бесшумная и невидимая, - отрывисто бросил Генчик.
Гудение в аппарате усилилось, оно постепенно перешло в вой.
Генчик только пожимал плечами, его слов уже не было слышно. Аппарат визжал, как пила на лесопильном заводе. Визг вздымался выше, выше, чердак наполнялся воем, воздух густел и сотрясался, на головы мальчишек сыпалась пыль и куски черепицы.
Генчик рявкнул и взмахнул рукой. Из аппарата вырвалась короткая белая молния и ударила учителя физики в грудь. Корпус аппарата краснел, краснел, словно наливался кровью, и вдруг лопнул. Вспыхнуло яркое пламя, и Сережа закрыл глаза. А когда открыл, увидел над собой Юрку в клубах дыма.
– Давай, давай. Дом горит...
Мальчишки кубарем скатились с крыши. Они бежали еще быстрее, чем в прошлый раз.
– Проклятый замок, все время из него драпать приходится, - прокричал Сережа на бегу. На валах они впервые перевели дух. Тонкие струйки дыма соединялись над домом в большое синеватое облако.
К замку уже мчалась пожарная машина.
Дойдя до дома, Сережа спросил:
– Так кто, по-твоему, Генчик?
– Фашист, - убежденно сказал Юра.
Дома Сережу ждала неприятная новость. Мать сказала ему, что с Сашей случилось несчастье...
– Когда?
– удивился Сережа.
– Он же все время лежал дома?
– А сегодня взял и вышел на демонстрацию, и с ним там случился приступ, не то еще что-то, какой-то взрыв... Я точно не знаю, но он очень плох сейчас. Ты сходил бы, проведал его, как-никак без отца и матери.
– Меня все же впустили в палату к Саше, - рассказывал потом Сережа Юрке.
– Тетя Зося поплакала и ушла. Я долго сидел у него. Голова вся забинтована, он ничего не видел, но говорил довольно внятно, только голос был глухой и слабый.
Говорил он очень медленно. Слова падали, как капли из закрытого крана. Я и сейчас помню каждое слово. Я держал его за руку и чувствовал неровный пульс.
В тот день Саша очень хорошо себя чувствовал и решил пойти на демонстрацию.
Из дому он вышел часов около десяти. Захотелось побродить по праздничному городу, потолкаться среди людей, смотреть, смеяться. Был он еще очень слаб, голова кружилась от крепкого воздуха.
На Главной улице было еще шумнее, еще веселее и теснее, изредка его окликали знакомые. От света и гама у него кружилась голова, заболели глаза. Он достал черные очки и надел. Сразу стало легче.
Парад уже начался, шли летчики. Торжественно играл духовой оркестр. Он повернулся и посмотрел вверх, туда, где Главная улица переходила в разрушенный пригород. Деревья над далекими домами казались похожими на темные облака. Оттуда, из-за города, веяло душистой прохладой весенней земли.
Он стоял, наслаждаясь теплым весенним днем и близкой человеческой радостью.