Оружие Возмездия
Шрифт:
Впрочем, по общим меркам, это были мелочи. Регулярно наблюдая вокруг то ревматизм, то ночной энурез, то буйное помешательство, я знал: мне пока везет.
И пенициллином лечить никто не пытался вашего покорного слугу.
И вдруг со мной случился подвиг. Скромный такой подвиг, какие приходится иногда совершать на боевом посту.
В рано наступившую весеннюю жару я чего-то приболел. Температура, слабость, бледность. Ну, бывает. Попросил у Минотавра разрешения не перенапрягаться, тот буркнул: "Ладно". Наш дивизион заступил в наряд, я пошел, как обычно, дежурным по штабу. Так было удобнее всем. Минотавр считал, что из штаба я не смогу оказывать разлагающее воздействие на коллектив.
Итак, я вяло заступил на пост, кое-как пережил ночь и утро, а днем мне стало плохо. Ну совсем. Я валился с ног, у меня начал дрожать подбородок — верный знак приближающегося обморока. "Плохо дело, — сказал я помощнику. — Надо идти в санчасть". Подышал немного, заставил себя успокоиться и поковылял.
Дежурил в санчасти опять прапорщик, молодой, но с характерными ухватками человека, успевшего слегка повоевать. Это обнадеживало. "Ух, какой ты бледный. Давай-ка тебя померяем". Прапорщик нацепил мне на руку манжету "давленометра" и принялся качать воздух. Стравил. Буркнул: "Не понял". Накачал вновь. Стравил. Удивился. Я тоже. Принцип действия прибора я знал назубок, сам умел пользоваться. Характерных толчков в руке просто не было.
— И куда ты девал свое давление, мужик? — спросил прапорщик, глядя на меня с неподдельным уважением.
— Сколько там?
— Тебе этого лучше не знать.
Понятно. То есть непонятно, как я вобще сюда дошел.
— Что со мной?
— Хватанул инфекцию. Типа ОРЗ. Ты не смотри, что жарко, это случается и летом.
Прапорщик все разглядывал меня. Он видел, что к нему из ББМ явился не абы кто. Слишком длинные волосы. Зеленый, но радикально неуставной галстук, который надо завязывать. Вместо положенного деду кожаного ремня — двуслойный "партизанский". А на кителе я носил один-единственный значок, и тот комсомольский. Прапорщик сделал выводы.
— Значит так, — сказал он. — По-хорошему, надо бы тебе к нам залечь на недельку. Отдохнуть, попить стрептоцид. Но у нас — слышишь грохот? — полы перестилают. Тебе здесь будет… Шумно. Неуютно. Еще тебя наверняка попробуют припахать, а ты, конечно же, откажешься. Будет много ругани. Поэтому думай. Если решишься, оформлю я тебя моментально.
Все было ясно.
— Мне не проблема отлежаться в казарме. Договорюсь.
— Вижу, — прапорщик слегка усмехнулся. — Ладно, сейчас выпишу освобождение от всего на свете и топай, отдыхай.
— Сначала в штаб. Пару часов достою как-нибудь. У меня скоро офицеры по домам расходятся, надо их проводить.
— Ну ты герой, блин! — сказал прапорщик. — Погоди, я тебе кордиамина жахну, чтобы машину активизировать.
Он достал Очень Большой Шприц.
И Очень Длинную Иглу.
Есть мнение, будто все мужчины боятся уколов. Это не совсем корректно. Некоторые мужчины приучаются уколы стоически терпеть, глазом не моргнув. Я из таких. Но прапорщик вооружился действительно Ломовым Шприцем с Нехилой Иглой. Даже сквозь туманящую мозг болезнь я ощутил какое-то, простите за каламбур, нездоровое воодушевление. Захотелось
— Нихренасебешприц… — сообщил я.
— Ха-ха. СПИДом не болеешь?
— Да вроде нет.
— Подставляй руку.
Ка-ак он мне в правый бицепс… Жахнул!
— Герой, блин, — повторил прапорщик. — Держи справку и береги себя.
Кажется, он еще таблетки дал, не помню уже.
По пути к штабу я почувствовал — кордиамин действует, "машина активизируется". Вползти на третий этаж удалось без перекуров. И помощник сказал, что я уже не так похож на труп сержанта.
Потянулись из штаба офицеры. Мне полагалось стоять у двери и провожать их отданием чести. Но правая рука, уколотая Иглой, отказалась подниматься! Согнуть ее в локте я мог, а задрать к фуражке — никак. До плеча удавалось донести ладонь, максимум. Офицеры шли мимо, кто-то говорил мне "до свидания", с кем-то мы просто обменивались кивками и полуулыбками, затем я обозначал рукой движение вверх… Офицер, уже не глядя, машинально мне козырял и исчезал за дверью.
Помощник сбежал в туалет и там умирал от хохота.
Есть такой чисто солдатский фокус. С пилоткой его показывать не очень удобно, а когда ты в шапке или фуражке, получается легко. Идет тебе навстречу офицер, которого ты не жалуешь, но приветствовать — обязан. Руки взлетают к вискам. Офицер отдает честь. А ты хватаешь свой головной убор и учтиво его приподнимаешь.
Но я-то не хотел ни над кем издеваться! В тот день.
Последним уходил полкан. Ну, думаю, всё. Сейчас с ним распрощаюсь и так засмеюсь… До икоты. Устал сдерживаться.
— Всего доброго, товарищ полковник.
— Угу.
Руку вверх. Полкан козыряет мне. Почти выходит за дверь. И вдруг сдает назад. Увидел.
— Сержант, это как понимать?! — спрашивает он.
Полкан знал нас, как облупленных, и ничего хорошего от такого, с позволения сказать, личного состава, не ждал. Ежедневно он ставил бригаде диагноз: "Служба войск несется архискверно!". Как говорил один персонаж Александра Покровского, флотский офицер: "Матроса куда ни поцелуй, всюду жопа!". Самоходчики из кадрированной бригады БМ, они тоже… Матросы патентованные. Целовать не надо, и так все понятно.
— Виноват, товарищ полковник, у меня рука не гнется.
— Почему?!
Я в двух словах объяснил, ничего не приукрашивая.
— И ты вернулся на пост… — буркнул полкан. — Ну-ну. Ну, до свидания!
Как легко быть героем, когда вокруг раздолбаи, и сам ты раздолбай.
Я же не знал, что за пару месяцев до описываемых событий именно полкан отговорил Минотавра разжаловать меня в солдаты! Мотивируя решение тем, что вычислителя Саню Вдовина разжаловали, так он вообще офонарел, гадит начальникам под ноги, а однажды на головы нагадит, и не спросишь с него, рядового. Поэтому меня, пижона и антисоветчика, не гнобить надо, а грузить ответственностью.
Назавтра ко мне подошел Минотавр и с искренней теплотой поинтересовался, как здоровье. Приказал все бросить, падать в койку и лежать сколько надо. Оказывается, на утреннем совещании полкан долго распинался о том, что если правильно воспитывать сержантов, они вырастают просто душками и лапочками. Вот, например, я. Сволочь был невыносимая! А нынче готов служить, невзирая на тяжкий недуг.
Интересно, как бы полкан с Минотавром запрыгали, узнай они, что в прошлое воскресенье приезжал к нам мучимый ностальгией сержант (теперь запаса) Андрецов. А я опять-таки дежурил по штабу. Мы с Андрецовым и Шнейдером сели в кабинете замполита и выдули без закуски две бутылки "Сумской рябиновой". И я не помнил, как сдал дежурство. Помнил только, меня потом за казармой тошнило.