Оружие возмездия
Шрифт:
Злобин толкнул ногой стальную дверь и поморщился от концентрированного запаха карболки и формалина.
В коридоре за столиком дежурного, не обращая внимания на запах и специфическую обстановку, два мужика с испитыми лицами разложили закуску. Застолье украшала банка из темного стекла — со спиртом — и графин с водой.
— Привет, медбратья!-Злобин притормозил у столика. — Вы, ей-богу, как при Брежневе... Утро только начинается , а народ уже со стаканом!
— Дык мы, эта... — Тот, что не успел донести до рта стакан, розовыми глазками жалобно посмотрел на
— Нахватался,-невольно улыбнулся Злобин. У обоих корявые пальцы синели от татуировок, а щеки запали, как у туберкулезников. Злобин давно навострился определять, по какой статье сидел человек, и даже угадывать, по какой сядет. Тот, что со стаканом, пару ходок заработал за два кулака — по хулиганке. Второй, нервно зыркающий то на стакан, то на Злобина, прошелся, судя по повадкам, по воровским статьям, но высот в блатном мире не достиг, иначе не кантовался бы при покойниках.
Особого интереса они не вызывали, потому что свое отсидели, когда он пацаном чижа гонял, а новых оперативных данных о темных делишках в морге пока не поступало.
— Может, с нами, гражданин начальник? — Стаканоносец дрогнул кадыком на дряблой и пупырчатой, как у ощипанной курицы, шее.
За это он тут же получил пинок под столом от более авторитетного. На кулаке у того синели три буквы— «СОС». К международному сигналу бедствия они не имели никакого отношения.
«Суки Отняли Свободу», — без труда расшифровал Злобин, по долгу службы знакомый с устным и письменным творчеством своих клиентов.
Злобин хмыкнул и покачал головой.
— Спасибо, уже позавтракал.
Он пошел по коридору к двери с надписью «Прозекторская», за которой мерзко пела дрель. Злобин знал, что кто-то сейчас вскрывает черепную коробку очередного трупа. Зрелище не для слабонервных, но больше всего досаждает мелкое костное крошево, что летит во все стороны, и, пожалев костюм, Злобин намеренно сбавил шаг. У столика, где медбратья расположились на завтрак, послышалась непонятная возня, потом отчетливый шлепок по шее.
— Колян, за што? Я же чуть не расплескал...
— Вот и пей, а не граммофонь. Ты к кому, падла, со стаканом лез, знаешь?
— Дык я чисто для порядка, -попробовал оправдаться потерпевший,
— Это же сам Злоба! А ты, конь педальный...
– Колян понизил голос до злого свистящего шепота, и Злобин больше ничего не услышал.
«Без меня разберутся», — решил он и толкнул дверь в прозекторскую.
Здесь к запаху дезинфекции примешивался характерный запах смерти. Под потолком горели люминесцентные лампы, наполняя помещение нездоровым, мертвенно-холодным светом. На секционном столе лежал свежевскрытый труп, алела распоротая грудина, но страшнее всего была кровавая головешка вместо лица.
— Есть кто живой? — негромко спросил Злобин.
В ответ раздалось сопение, перешедшее в булькающий смех. Так Черномор, хозяин этого царства мертвых, всегда реагировал на шутливое приветствие Злобина.
— Конечно — я! — раздалось из утла. — Входи, Андрюша. Я мигом.
Черномор появился из-за ширмы с подносиком в одной руке, на котором лежал склизкий комок мраморно-розовой плоти, и с сигаретой, приплющенной
Всякий раз, приступая к очередному трупу, он долго всматривался в него и изрекал: «М-да. Могло быть и хуже». Фраза звучала без изменений, вне зависимости от состояния тела. А привозили всяких. Что имеет в виду Черномор, мало кто знал. Кроме Злобина, в тайный смысл фразы были посвящены еще трое, но тайну Черномора не только по служебным соображениям, но и из человеческой порядочности никому не доверяли. В восемьдесят четвертом Яков Михайлович получил «грузом двести» тело сына. Втайне от жены и родни добился вскрытия свинцового гроба и убедился в худшем своем предчувствии. Тела в гробу не было. Тогда он обвел взглядом присутствовавших, а в глазах была такая боль, что у Злобина все внутри перевернулось. С того дня и прилипла фразочка «Могло быть и хуже», как нервный тик. Потому что Черномор считал, что смерть — это плохо, но ужаснее, когда даже нечего хоронить.
— Что-то ты сегодня раненько, Яков Михайлович.
— А что делать, Андрюша? Холодильник у нас на ладан дышит, не приведи господь перегорит в нем что-то, как в прошлом году... Я даже вспоминать боюсь! Сгниют ваши криминальные покойники, а с меня спросят. Вот и страхуюсь, до обеда режу, после обеда отписываюсь. И так каждый день. А сегодня вообще -ужас. Шесть криминальных трупов за ночь. Между прочим, полюбуйся, Андрюша. — Черномор сунул под нос Злобину подносик с жирно-студенистым комом. — Мозг больше, чем у среднего европейца, а качество, прости господи, как содержимое прямой кишки.
— Судя по амбре, согласен. — Злобин поморщился, едкий запах мозга в смеси с табачным дымом лез прямо в нос. — Что с мозгами-то?
— Повреждение сосудов мягкой мозговой оболочки, Ударился головкой сильно... Но ты бы видел его печень! Увеличенная, обнаружены деструктивные изменения, поражение печеночной паренхимы. Неактивный склероз. — Яков Михайлович перечислял болячки, элегантно грассируя, словно смакуя каждое слово.
— Выражаясь ненаучно, покойный пил, курил анашу, колол героин и нюхал всякую гадость одновременно. Имеется также зарубцевавшаяся язва двенадцатиперстной кишки.
— От этого и помер? — без особого интереса спросил Злобин.
Черномор поднес к губам сигарету, глубоко затянулся. Зажим, плоскогубые ножницы, он всегда использовал не по назначению: чтобы курить, не снимая перемазанных сукровицей перчаток.
— М-м, — промычал он, выпуская дым. — Не угадал, Андрюша. Помер клиент на операционном столе, на который попал в результате двух пулевых ранений. В область правой подключичной впадины и сквозного в область нижней трети левого легкого, с разрывом левой почки. Пошли, полюбуешься.