Осада Азова
Шрифт:
Тихо вздохнув, она выпрямилась. На ее белом лбу выступили крупные капли пота.
Марину снова отвели в тюрьму.
Казакам Жибоедову и Захватаеву атаманом Васильвым было велено тайно и скрытно скакать одвуконь в Астрахань – добыть Ядвигу Жебжибовскую. Голощапову да Горбуну елико возможно скоро скакать в Казань – добыть Констанцию Конецпольскую. Белокопытову и Белоусову ехать в Черкасск – схватить Ванду Блин-Жолковскую.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
С Украины прибыло на Дон разбитое и голодное Запорожское войско в две тысячи человек.
Дмитро Гуня, широкоплечий, статный казак с черными, молодыми и озорными глазами, привел повстанческое войско на Дон в надежде послужить вместе с братами, донскими казаками, земле русской.
На Украине ему приходилось отбивать набеги султанской Турции, разбои крымских ханов, которые непрерывно уничтожали украинцев, уводили их в плен, наполняя ими рынки Ближнего Востока и Африки. Паны разоряли их, притесняли, убивали.
4
Гуня Дмитро – один из виднейших военных руководителей на Украине в 1638 году.
«С кем же идти? – спрашивал Дмитро Гуня своих товарищей. – На кого опереться? Кто протянет нам руку помощи? Кто поможет нам спасти себя от гнета и многочисленных врагов?»
Ему отвечали: «Быть нам вместе в крепком единении с русскими людьми. Иного пути у нас нет. Мы давно в дружбе с донскими казаками. Мы терпим и беду, и горе всякое вместе. И они терпят с нами и беду, и горе. А враги у нас одни и те же. Мы вместе сражались с турками и татарами, вместе ходили в смелые морские походы, на утлых челнах добирались до Константинополя, нагоняя ужас на турецких султанов. Мы вместе ходили в Кафу, Синоп и Трапезонд, брали Азов – кровью скрепляли дружбу, и быть нам в той дружбе вечно».
Всем помнилось, как еще Сагайдачный вместе с донскими казаками нанес поражение под Хотином стопятидесятитысячной турецкой армии Османа II и тем спас Украину и Польшу от турецких захватчиков.
Дмитро знал, куда он вел запорожских казаков.
«Кусок хлеба донцы дадут, не обидят, а мы им тоже подсобим, – говорил Гуня. – Панской Польше мы никогда не покоримся, приют на Дону всегда найдем».
Донские атаманы и казаки, хотя и самим не сладко жилось, встретили запорожцев дружески, тепло…
Татаринов сказал:
– Без соли, хлеба не бывает обеда! Тащите, донцы, хлеб, сало, казаны поглубже да ложки побольше. Будем рады потчевать друзей и братьев всем, чем сами богаты!
– Хлиб – батько, а вода – мати, – засмеялся Дмитро Гуня, – отныне будемо заодно казаковати. От дальней дороги едва не поросли у нас бычачьи роги. Да пузо-то зовсим не мешок: що не всыпь – не выпадае! У нас на Украине бить та лаять казака есть кому, а годувать некому! Там нам нема, де систи, и нема, що исти. Мы-то у вас приют теплый находили. Рады.
Донские атаманы низко раскланялись с казаками, сидевшими у стен крепости. Иные из приехавших держали в поводках тощих коней, иные сидели на запыленных телегах, иные устало склонялись на мешки с пожитками, которые притащили на своих горбах.
Впереди
Над казаком небо широкое, голубое, солнце веселое, теплое, и Дон тут же, почти у ног, течет, – экая широта. Казак не знает еще, что на Дону всяко бывает – и легко, и тягостно. Не знает он, что на Дону люди живут иной раз травой, иной раз водой и солнцем…
Вскоре донцы выкатили казаны, подвесили их на треноги, влили воды по мере, развели костры. Бабы засуетились с рыбехой – первой едой для себя и для гостя. Запорожцы вокруг ходят или сидят, приговаривают:
– Борщ без каши – вдовець, каша без борщу – вдова.
– Вари казак воду – вода буде, вари пшено – каша буде!
Зашипело кругом, задымило, затрещало. Пошли гулять запорожские шутки:
– Мы люди прости: хлиба скибку, сяку-таку рыбку, сала шматочок, соли дрибочок та горилочки чарчину. Заморюся, чхну, та й знов почну!
– А я вот, як молодым бував, то сорок вареникич идав, а теперь хамелю-хамелю и насилу пятьдесят умелю…
Казак в лохматой шапке достал кисет, трубку с тютюном, стал высекать кресалом огонь из кремня:
– Эх, мать ты моя, люлька не курится – мабудь жинка журится! Эх, прощавайте, днипровски пороги, де походили мои билы ноги!.. Эх…
Донцы угощали запорожцев душевно. Для такого случая и чарка нашлась, и беседа пошла веселее.
Над котлами дым кружит, взвивается. Донцы слушают про то, какое лихое житье настало на Украине.
С Богданом Хмельницким учинилась несказанная беда. Проклятый шляхтич Чаплинский захватил хутор Богдана, разграбил хозяйство, похитил его жену, десятилетнего сына засек, а самого Богдана сейм лишил должности войскового писаря и перевел в сотники.
– Да то все еще не беда, – говорил Гуня. – Мы не можем согласиться с тем, что шляхетский сейм утвердил новую «Ординацию войска Запорожского». А той ординацией реестровое казачество сократилось до шести тысяч человек. Кто из казаков не попал в реестр, должен опять всунуть свою шею в шляхетское ярмо. На вечные времена захотелось панам сгубить да похоронить добытые нами да нашей кровью все вольности, выборность старшины и казацкого суда. А начальством над реестровым казачеством стала одна шляхта, от которой никому нет милости. На Днепре восстановилась крепость Кодак, и в той крепости поставлен польский гарнизон. Что делать?
Рассказал Дмитро Гуня и о восстании, что волной прокатилось по всей Киевщине, Полтавщине, Черниговщине.
– Павлюк Павел Федорович крепко держал с донцами дружбу, не рушил ее нигде. И вы, – говорил Гуня, – всегда твердо стояли на той святой дружбе. Но вот ныне Павлюк, одержав немало побед, казнен в Варшаве на той площади, где был казнен Северин Наливайко.
– Недобрые вести, – с глубоким сожалением сказал Татаринов.
– А куда подался теперь Богдан? – спросил Алексей Старой. – Мы с ним крепко братались…