Осада Азова
Шрифт:
За пленниками гнали большие табуны коней, баранов, крупный рогатый скот.
Хан намерен был на этот раз окончательно поссориться с турецким главнокомандующим. Видя бессмысленную трату времени под Азовом, он хотел высказать ему свою неприязнь и полное нежелание оставаться под стенами Азова в надвигающееся студеное время.
Поравнявшись с Никольской наугольной башней, он услышал оттуда вопли женщин, плач мужей, увидевших своих жен, своих матерей и отцов, бредущих по дороге рабства и унижения. Крымский хан был доволен этим.
Со
– Хан! Ты уводишь в полон сестер и братьев! Русь не простит тебе этого! Мы помрем здесь все до единого, но не сдадимся вам. Мы достанем твое вражье сердце в Бахчисарае, вырвем его своими руками.
Из рядов пленных выкрикивали:
– Братья! Держитесь! Держитесь до последней пули! До последней зернины пороха!
Хан молча, словно на параде, продолжал свой путь. Скоро он подъехал к шатру турецкого главнокомандующего. Неторопливо сошел с коня. Гуссейн-паша, выйдя из шатра, поздравил хана с удачным набегом, сказал:
– Ты, Бегадыр Гирей, и все твои военачальники достойны того, чтобы быть щедро награжденными султаном.
– Наградой султана я, несомненно, буду отмечен. Но в твоей похвале я не нуждаюсь! – ответил Бегадыр Гирей.
– Как это так? – растерянно спросил главнокомандующий. – Не вздумал ли ты совсем выйти из моего повиновения? Не слишком ли это дерзко сказано?
– Сказано то, что и должно быть сказано! – заявил Бегадыр Гирей. – Я не раз говорил тебе, что мы не городоимцы! Мы не можем тебе оказать никакой помощи! Мы покидаем тебя и уходим к себе в Бахчисарай!
– Обдуманно ли ты произносишь такие нелепые слова? Не слишком ли торопишься?
– Обдуманно и без спешки, – отвечал хан. – Настали дожди, подули ветры, похолодали зори. И не только мне, но и вам всем пора уходить отсюда. Я потерял под Азовом лучшую часть войска – сейменов, которые погибли, нарвавшись на казачий подкоп. Нам, конным татарам, нельзя взять своими силами самого худого городишки. Да и все твои испанские, итальянские и немецкие выдумщики тоже ничего не добились: полегли под крепостью еще в первые дни штурма.
– Я вижу в этом твою измену! – нахмурился Гуссейн-паша. – А за измену ты отвечаешь головой.
– Меня нельзя упрекнуть в недостатке усердия султану, – улыбнулся Бегадыр Гирей, – но я не могу принудить татар класть свои головы в штурмах крепости. И ты не такой уж глупец, паша, чтобы не понять, что мне надо сейчас быть в Крыму. На Крым напали польские и литовские люди, они проникли за Перекоп, забрали у нас большой полон и угнали скот.
Гуссейн-паша сказал, не глядя на хана:
– Тогда позволь идти вместе с тобой в Бахчисарай моему верному муэдзину Эвлии Челеби. Он будет тебе другом и помощником. Он очень болен и слаб и нуждается в твоем покровительстве.
Хан, не подозревая задних мыслей у турецкого главнокомандующего, согласился приютить «пророка» у себя в Бахчисарае.
Когда начались первые холода, Бегадыр Гирей
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Утром в шатер Гуссейн-паши ввели Варвару Чершенскую. Ночью она вышла с двумя казаками на вылазку в стан врага, чтобы отомстить за гибель отца своего – атамана Чершенского и убийство мужа – Михаила Татаринова.
Бей-булат и Джем-булат с отрядом смельчаков пытались ее спасти, но их попытки не увенчались успехом.
И вот Варвара стоит перед турецким главнокомандующим. У нее спокойный взгляд, ясное лицо.
Гуссейн-паша налитыми кровью глазами оглядывает ее всю. Он не может понять, почему оказалась здесь эта красивая женщина.
– Ты христианка? – неожиданно спрашивает он.
– Да, – отвечает она. – Я христианка.
– Если ты хочешь сохранить свою жизнь, ты должна стать мусульманкой или пойти в гарем к султану Ибрагиму! – закричал он.
– Нет, этого не будет! – твердо отвечала Варвара. – Джан-бек Гирей хотел сделать меня своей наложницей и ничего не добился. Он грозил отсечь мне голову, да спас меня мой верный друг Татаринов!
– Татаринова нет в живых, – раздражаясь сказал Гуссейн-паша, – и никто тебя уже не спасет.
– Есть еще казаки и атаманы! – ответила она.
– Они тебе не помогут. А мы, если ты будешь упорствовать, сделаем то, что не успел сделать Джан-бек Гирей. Ты умрешь в страшных мучениях.
– Умру, но в гареме султана не буду, и магометанства вашего я ни за что не приму. Лучше казни меня!
Обнаженной ее поставили среди тысячного турецкого войска. Ее белое нежное тело рвали раскаленными щипцами; но Варвара выносила мучительные пытки и отвергала все увещевания Гуссейн-паши.
На страшные ожоги и рваные раны ее, из которых сочилась кровь, стали накладывать горящие угли.
Варвара даже не застонала. И наконец, так ничего и не добившись, на голову ей, по приказу главнокомандующего, надели докрасна раскаленный чугунный котел.
Она скончалась, стоя на костре, коронованная этим страшным мученическим венцом.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Гуссейн-паша предпринял последний, решающий штурм крепости. Он бросал в бой все новые и новые силы. Он бил по городу из пушек, не жалея ни свинца, ни пороха, ни ядер. Огненные стрелы посвистывали днем и ночью.
Шесть дней и шесть ночей все снова клокотало вокруг.
Казаки и атаманы подумали, что их час пробил. Почти все они, их жены и дети давно были перекалечены, переранены, и не было никакой надежды на спасение.
Бросили они оружие на землю и стали прощаться друг с другом. Женщины, увидев это, с рыданьями упрашивали своих мужей не терзать их души своим отчаянием, биться до конца с басурманами.