Осада Бестрице
Шрифт:
— Чего вы стоите, старушки? Подойдите ко мне и сложите мне руки и ноги, как полагается. Вы знаете как! Живей, живей, я не хочу, чтобы вы своими грязными ручищами касались меня мертвого.
Женщины поспешили к графу и бережно, аккуратно сложили ему на груди руки. Они так и остались лежать навеки: больше он не пошевельнулся, лишь один раз приоткрыл глаза и тихим, слабеющим голосом прошептал:
— Аполка, ты тоже сложи руки и молись!
Оркестру велели умолкнуть, и Аполка, сложив свои маленькие ручки, начала молиться:
— "Отче наш, иже еси на небеси…"
— Задыхаюсь, —
Еще звучали слова молитвы, когда граф вдруг глубоко вздохнул, голова его откинулась, а глаза закатились. Этот вздох как бы слился с тихими словами молитвы, и они, все вместе — молитва, вздох и душа Иштвана Понграца — унеслись в небеса.
Памуткаи наклонился над графом и положил ему руку на сердце. Оно больше не билось.
— Последний властелин этого замка скончался, — произнес он глухим, торжественным голосом.
Все присутствующие, потрясенные до глубины души, опустились на колени перед кроватью, и в наступившей торжественной тишине капеллан начал молиться. Одна Аполка, у которой разрывалось сердце от боли, нарушала тишину, беспрестанно целуя руку мертвеца и стараясь пробудить его к жизни бессвязными словами:
— Неужели ты умер? Почему? Разве ты не мог дольше жить? Ты, который заменил бы мне отца. Ведь ты и был мне как отец! О, взгляни же на меня еще хоть раз! Скажи мне хоть слово! Не может быть, чтобы ты никогда больше не заговорил!
Напрасно топтались внизу гости, напрасно стучали в дверь — на них никто не обращал внимания, никто не крикнул им: «Войдите», — и они уже начали терять терпение, особенно Ленгефи. Наконец прирожденное любопытство взяло верх, и старый актер осторожно, бесшумно приоткрыл дверь. Увидав, что комната полна народу, он принял горделивую осанку вельможи, под стать самому бану Банку, [39] и, ведя за руку Эстеллу, в сопровождении послов вошел в спальню графа. Шествие замыкали Блази и Тарноци.
39
Бан Банк — герой одноименной патриотической пьесы Йожефа Катоны (1791–1830), выдающегося венгерского драматурга.
Но и сейчас на них никто не обратил внимания. Недоумевающий Блази осторожно коснулся плеча господина Ковача и тихо спросил:
— Что здесь происходит? Где мы можем увидеть его сиятельство?
Ковач машинально указал на ложе.
— Вот он лежит.
— Уж не случилось ли с ним какой беды?
— Нет. Он умер.
От неожиданности Блази попятился к двери. Он мертвенно побледнел. А Тарноци, ничего не замечая и не слыша, подлетел к Аполке и, страстно обняв ее, хотел поцеловать. Однако девушка отстранила его, поглядев строго, но вместе с тем ласково, сказала:
— Нет, не сейчас, Милослав. В этот день нет места радости. Я только что целовала мертвого. Вдруг его оскорбит этот поцелуй, тут,
И только Ленгефи, увидев хозяина Недеца недвижным, остался равнодушный и тотчас начал декламировать:
О смерть, как страшен всем твой лик! Вглядитесь же в него вы, леди и милорды! Еще вчера сей муж был грозен и велик!..
Но поскольку милорды и леди, которым надлежало всматриваться в лик смерти, отсутствовали, а была одна лишь Эстелла, то она и спросила:
— Все это хорошо, но что теперь будет со мной?..
Иштвана Понграца похоронили не верхом на его знаменитом вороном коне, как ему того хотелось, а как и всех его предков, мирно покоящихся в тихом Варинском склепе, — одного и "пешим".
На похоронах, да еще и до них, люди шепотом передавали друг другу слух, что граф якобы отравился и будто одна девочка видела, как он выпил яд из склянки. Но родственники не допустили вскрытия: "Вовсе не обязательно, чтобы все на свете было понятным, тем более, — добавляли они, — что Иштван всегда был непонятен".
Я тоже не собираюсь окончательно решать вопрос, был ли Понграц сумасшедшим или только притворялся, — пусть и это останется тайной, найдется и ей местечко среди других загадок.
Но в основном я почти не отступал от истины и добросовестно рассказал все, что слышал о графе. Так что занимательность сюжета — не моя заслуга, и я присочинил к подлинной истории самую малость. Однако на мне полностью лежит ответственность за то, что я дерзнул затронуть столь необычную, гротесковую тему. Знаю, что эта тема необычна, но что делать — я люблю необычное…
А теперь, когда пришел час проститься с моими читателями, я напрягаю память: не забыл ли я чего? Может быть, стоило бы рассказать еще о свадьбе Тарноци?
Впрочем, о свадьбе со всеми подробностями сообщала газета "Долина Вага". Там был описан даже наряд Аполки. Если не ошибаюсь, она была в сером дорожном платье и в соломенной шляпке, украшенной веточкой сирени.
О книге…
Роман впервые печатался с продолжениями в газете "Пешти хирлап" ("Пештский вестник"), много раз издавался отдельно и в собраниях сочинений. В 1929 г. был инсценирован Жолтом Харшани; в 1948 г. Ж. Харш и И. Бекефи выпустили на экраны одноименный фильм.
Главный герой романа — не вымышленная фигура, о чем Миксат писал и в открытом письме редактору газеты "Вашарнапи уйшаг". Его прототипом был реально существовавший граф Понграц (1835–1886), чудаковатый аристократ, известный своей преданностью феодальным традициям. Многие эпизоды — в том числе и описанный в романе поход крестьян против города Бестерце — также имели место в жизни.
Современная Миксату венгерская критика по-разному приняла роман. Реакционно-клерикальная ее часть обвинила Миксата в фальсификации венгерской жизни, в искаженном изображении страны. Прогрессивные критики считали, что в образе Иштвана Понграца Миксат создал глубоко символическую фигуру; некоторые называли сумасбродного графа венгерским национальным вариантом Дон-Кихота XIX в.