Осада, или Шахматы со смертью
Шрифт:
— Ты еще молода…
Лолита Пальма предостерегающе вскинула руку. Ни дон Эмилио, ни ближайшая и закадычная подруга Курра Вильчес и никто иной не имеет права вторгаться в эти пределы.
— Давайте поговорим о деле. Пожалуйста.
Старый негоциант неловко поерзал в кресле:
— Ну прости, дитя мое… В самом деле, не надо лезть куда не просят…
— Простила.
Они вновь заговорили о коммерческих тонкостях — о фрахтах, о таможенных правах, о кораблях. О том, как трудно искать новые рынки взамен тех, что закрылись из-за мятежей в Америке. Дон Эмилио, зная,
— С зерном, мне кажется, тоже дела не больно-то хороши…
На это Лолита отвечала, что не жалуется. Экспорт североамериканской пшеницы — на портовых складах лежит сейчас полторы тысячи баррелей — в последнее время был для компании большим подспорьем.
— А куда? Тоже в Россию?
— Может быть. Если сумею загрузить ее в трюмы, прежде чем она сгниет от сырости.
— Дай бог, чтобы все получилось. Времена тяжелые… Слышала, наверно, какое несчастье постигло Алехандро Шмидта? Его «Белла Мерседес» пропала на отмелях Роты со всем грузом.
Лолита кивнула. Разумеется, она слышала. Встречный ветер и коварное море месяц назад прибили парусник к побережью, занятому французами, и те, когда буря унялась, получили богатую добычу — двести ящиков китайской корицы, триста мешков молуккского перца, тысячу вар кантонского полотна. Торговый дом Шмидта не скоро оправится от такой потери, если вообще оправится. В такие времена, когда порою все ставишь на карту, то бишь на один-единственный рейс, потеря корабля может стать невосполнимым ущербом. Смертельным ударом.
— Есть дело, которое могло бы тебя заинтересовать.
Лолита — ей хорошо известен был этот тон — выжидательно смотрела на дона Эмилио.
— Опять, вероятно, то, что вы изящно называете «левачить»?
Старик после недолгого молчания поднес толстую сигару к пламени керосиновой лампы.
— Не тревожься. — Он закатил глаза с видом доброжелателя-сообщника. — Я предлагаю тебе отличное дело.
Лолита повела головой, откинувшись на кожаную спинку. Недоверие ее не рассеялось.
— Не без левачества, стало быть, — сказала она. — Но вы же знаете, как я не люблю игры с законом…
— То же самое ты говорила мне и по поводу «Кулебры». А обернулось все прямой выгодой. Да, кстати, ты, может быть, не знаешь, что на башне Тавиры выкинули черный шар. Разглядели в открытом море фрегат и большой тендер, которые медленно идут к берегу… Знаешь или нет?
— Нет. Я весь день провела здесь, головы от бумаг не поднимала.
— Это может быть и наша «Кулебра». Полагаю, что завтра утром, если ветер не переменится, уже будет здесь.
С немалым усилием Лолита заставила себя не думать о Пепе Лобо. Не здесь,
— Мы ведь о другом говорим, дон Эмилио. У «Кулебры» есть каперское свидетельство. Контрабанда — дело другое.
— Половина наших с тобою коллег занимаются этим без малейших там зазрений-угрызений…
— Мне до этого дела нет… Вы и сами прежде никогда…
И она замолкла, оборвав фразу. Из чувства приличия. Дон Эмилио не сводил глаз с серого столбика пепла, который уже успел нарасти на кончике «гаваны».
— Да, дитя мое, ты права. Прежде я, как и твой отец, не касался этих сфер… Ни контрабанды, ни работорговли. А вот, скажем, твой дед Энрико ничем не гнушался и ничего не стеснялся. Но теперь времена изменились. И надо быть созвучным эпохе… Что ж я — буду сидеть сложа руки и ждать, пока меня доконают и разорят если не французы, так наше ворье? — При этих словах он немного подался вперед, уронив на столешницу пепел. — Речь идет о том, чтобы…
Лолита Пальма мягко подтолкнула к нему пепельницу.
— Я не хочу этого знать.
Но дон Эмилио, зажав сигару в зубах, сдаваться не собирался:
— Говорю тебе — это почти чистое дело: семьсот кинталов какао, двести коробок готовых сигар и полтораста тюков листового табака. Все погрузят ночью в бухточке Санта-Марии… Доставит английская шебека с Гибралтара…
— А как насчет Королевской таможенной службы? — спросила Лолита.
— В сторонке постоит. Ну, почти что в сторонке…
Лолита снова покачала головой. Раздался ее короткий недоверчивый смешок.
— Чистейшая контрабанда. Совершенно бесстыдная. Тайно такое не сделать, дон Эмилио.
— Никто и не собирается. Мы все же в Кадисе живем, не где-нибудь… Официально о нас с тобой и речи не будет — нигде. Все предусмотрено. Все петли смазаны, так что не заскрипят…
— А я зачем вам нужна?
— Разделить финансовые риски. Ну и прибыли, естественно.
— Нет, дон Эмилио, мне это неинтересно. И дело тут не в рисках. Вы же знаете, что с вами…
Санчес Гинеа, поняв наконец, что все усилия тщетны, откинулся на спинку кресла. Принял неудачу как должное. Печально оглядел чистую пепельницу, поблескивавшую на темном дереве столешницы, отполированной локтями трех поколений.
— Знаю. Не трать слов, дитя мое… Знаю.
…За окном, выходящим на улицу Дублонес, слышны голоса — голоса, смех, ритмичный переплеск ладоней, быстрый перебор гитарных струн: это, наверно, компания махо направляется в какой-нибудь кабак на Бокете. Затем опустевшая улица и ночь обретают свою привычную тишину. Лолита Пальма в одиночестве рабочего кабинета по-прежнему не сводит глаз с кресла напротив. Вспоминает, с каким убитым лицом старый друг семьи поднялся и пошел к дверям. Ей памятно и каждое слово их разговора. Не дает покоя, въяве представая, и «Белла Мерседес» на отмелях Роты: весь груз достался французам. Компания «Пальма и сыновья» подобной потери пережить бы не смогла. Времена такие, что приходится смертельно рисковать, отдавая каждый корабль в каждом рейсе на произвол стихии и уповая на удачу.