Осада
Шрифт:
Мгновением позже в дверь стали ломиться. Лонго шатнулся, но сумел ее удержать. Ударили снова, и на сей раз Лонго вовремя отступил. Дверь распахнулась, и неудавшийся взломщик влетел в комнату. Лонго деловито его прирезал и снова захлопнул дверь. Четверо оставшихся начали переругиваться, решая, что делать дальше. Лонго немного выждал, затем распахнул дверь и выскочил наружу.
Двоих он свалил сразу: одного пырнул в живот, другого полоснул по лицу. Третий сделал выпад, целясь в грудь, но Лонго сумел уклониться, рубанул по
Лонго повернулся к последнему оставшемуся, тот отступил.
— Синьор, мы еще встретимся, — пообещал он угрожающе.
— Кто ты? Кто тебя послал? Отвечай!
Последний бросился наутек. А Лонго, тяжело дыша, прислонился к стене. Ярость боя ушла, оставив усталость и боль. Бедро горело огнем. Рядом калека держался за обрубок руки, застонал. Лонго перевернул его на спину, уперся коленом в грудь. Содрал маску, влепил пощечину. Калека открыл глаза, а Лонго поднес к ним кинжал.
— Кто тебя послал? — прорычал Лонго.
Калека не ответил и смежил веки, как будто снова теряя сознание.
— Говори! — крикнул Лонго, приставив лезвие к самому его носу.
— Паоло! — прохрипел калека и затих.
Лонго приковылял во двор палаццо Гримальди, неся беспамятного калеку на плече. Швырнул его наземь и заревел:
— Паоло! Где ты, Паоло?!
Бледный, ошарашенный Паоло сбежал по ступенькам.
— Что случилось? Кто это?
— Это ты мне скажешь! — Лонго схватил Паоло за шиворот, грохнул о стену. — Он и десятеро его дружков напали на меня сегодня ночью, когда я отсюда ушел!
— Да к-как же т-ты уц-целел? — промямлил Паоло.
Лонго в ответ прошипел:
— Не будь ты моим родичем, был бы уже трупом! Ты же их и подослал.
— А ты подослал английского ублюдка зарезать моего брата! — ощерился Паоло. — Ты убийца!
Лонго и сам не понял, как у него в руке оказался кинжал. Лезвие уперлось в глотку Паоло.
— Лонго? Что такое? — закричал Гримальди-старший от двери.
Он сбежал по лестнице, посмотрел на окровавленные одежды Лонго.
— Что стряслось?
Лонго выпустил Гримальди-младшего и повернулся к старшему:
— Ваш сын нанял убийц разделаться со мной.
— Паоло, это правда? — вскричал старик.
Гримальди-младший молча отвернулся.
— Синьор Лонго, я прошу прощения. — Старик вздохнул. — Я знал, что он переживает из-за смерти старшего брата, но не подозревал, насколько далеко зашла его ненависть.
— С этим нужно покончить. Завтра я буду драться с ним на дуэли.
— Я не могу этого позволить, — ответил угрюмо старик. — Паоло — мой последний сын. Если поднимете руку на него — значит, подняли и на меня. Синьор Джустиниани, я не хочу быть вашим врагом.
— И я не хочу быть вашим.
Лонго отвернулся и плюнул под ноги Паоло.
— Считай, тебе повезло. — И пошел прочь.
— Эта ночь еще не кончилась, — крикнул ему Паоло в спину. — Карлос еще тебе покажет! Считай своего английского ублюдка трупом!
— Уильям, — прошептал Лонго и бросился бежать.
— Уильям, противный, прекрати! Бородой щекочешься! — Порция хихикнула.
Уильям перестал целовать ее в ушко и прошептал:
— Но я же люб тебе с бородой?
Уильяму уже исполнилось восемнадцать, и он безумно гордился своей куцей рыжей бороденкой.
— Так себе.
— Так себе? Вот тебе! — Он поцеловал ее в шейку, а рука Уильяма уверенно поползла вверх по бедру.
— Уильям! — Порция отпихнула его руку, уже забравшуюся намного выше колена.
Тогда он убрал руку, обнял Порцию и повалил на душистое сено, страстно целуя.
Она прижалась к нему, впилась в рот, а дерзкая рука Уильяма скользнула с талии на бедро, и дальше, дальше…
— Стой! — Порция вновь оттолкнула руку, перекатилась.
Такая вся аппетитная: длинные черные волосы разметались, платье наполовину спущено, темные глаза призывно блестят в свете лампы.
— Ты меня не любишь! — капризно упрекнула она.
— Зачем такое говорить?
— Сам знаешь!
Она отвернулась и села, прижав колени к груди.
— Ты такой же, как все. Одного только хочешь.
— Ты же знаешь — это неправда!
Уильям положил руку ей на плечо — она стряхнула.
Уильям встретил Порцию два года назад, за пару недель до приезда греческих послов. Тогда красивой дочери кожевенника из соседней деревни было всего пятнадцать. Молва о ее необыкновенной красоте разнеслась по округе, и не однажды уже зажиточные торговцы заводили с ее отцом разговоры о замужестве. Деревенские парни восторженной толпой ходили за нею, но Порция на них и не глядела. Потом она призналась Уильяму: парни ее ужасали. Ее кормилица, угрюмая обиженная жизнью вдова, потерявшая мужа и сына во время чумы, рассказывала жуткие истории о том, что мужчины делают с девушками, попавшими к ним в руки. Кормилица рассказывала — Порция верила.
Уильяму пришлось терпеливо обхаживать Порцию много недель, прежде чем она хотя бы заговорила с ним. Да и потом они долго не могли поговорить — Порция робела, а Уильям едва мог связать пару слов на ломаном итальянском. В конце концов Порция оценила постоянные ухаживания, а заодно и пользу от Уильямова присутствия. С ним можно было не опасаться толпы глазеющих и регочущих недорослей, таскавшихся по пятам, когда приходилось выходить в город. Уильям однажды в одиночку разогнал целую ораву, шлепая мечом плашмя по задницам и по-английски угрожая отрезать языки и засунуть в уже побитые задницы. Потихоньку Порция приучилась видеть в нем друга, а затем — и не только друга.