Шрифт:
Юлий Иосифович ФАЙБЫШЕНКО
ОСАДА
Повесть
Ночью убили сторожа и ограбили склад потребкооперации.
Утром Гуляев допрашивал заведующего Козаченко.
– Какие товары были на складе?
– спросил Гуляев.
– Мануфактура была, - зачастил заведующий, короткопалой рукой теребя лацкан выцветшего пиджака.
– Продуктов: воблы - пятьсот фунтов, пряников старых там, подушечек и монпансье. Сахару колотого - шесть мешков, муки двадцать мешков. Как раз позавчера подсчитывали все с исполкомом. Распределяли.
– От исполкома кто был?
– спросил Гуляев.
–
Гуляев кивнул. Куценко - председатель уездного исполкома - был вне подозрения. Вера Костышева - секретарь комсомольской ячейки маслозавода тоже.
– Как вы думаете, знали грабители о том, что хранится на складе? спросил Гуляев.
Козаченко заморгал глазами:
– Откуда ж мне знать?
– На полках не осталось ни крошки, значит, брали уверенно. Похоже, операция была заранее подготовлена. Кто еще знал о том, сколько товара на складе?
– Сторож знал, - сказал Козаченко, поеживаясь и вжимая подбородок в раскрытый ворот грязной рубахи, - продавец из лавки знал... Завторгом знал...
В ту же секунду дверь распахнулась, и начальник Иншаков ворвался в комнату. Козаченко отпрянул в сторону.
– Ты, - закричал Иншаков.
– Ты! Шкура! Стой!
Козаченко стоял, безмолвно моргая.
– Проморгал!
– кринал Иншаков.
– Шкура! Продал? Ах ты, иуда ты иудейский! Знаешь, что теперь с городом будет? Нет?
Козаченко сделал слабое движение головой, означающее, что не знает.
– Ты ж нас голодной смерти предал, иуда ты!
– сказал Иншаков, шагнул к столу и упал на стул.
– Подвозу в город нет, - вытирая лоб фуражкой, пояснил он Гуляеву.
– Клещ нас только что не вплотную обложил, а конные его у самых окраин шмыгают. А энтот, - он повернулся всем телом к завскладом и махнул рукой.
– Катись, гнида!
Козаченко ветром сорвало с места. Хлопнула дверь.
– Ты вот что, Гуляев, - сказал начальник, снова нахлобучивая фуражку на лысину, - ты это дело давай двигай без никаких! Тут ниточка неизвестно куда приведет: то ли это грабеж, то ли политическая провокация. Есть у тебя какие мысли, нет?
– Пока нет, - сказал Гуляев.
– Вы б, товарищ начальник, дали мне Клешкова в помощь, тогда бы справились.
– Клешков тоже не доски задом строгает, - сказал начальник, вставая.
– Раз велено одному - работай, понимаешь, какое дело, один, ясно?
– Ясно, - сказал Гуляев.
Начальник вышел.
Клешков в это время сидел в горнице маленького, до подоконника вросшего в землю дома и слушал, что говорит Бубнич низкорослому крепкому мужику с широким небритым лицом.
– Положение республики трудное, - гудел глуховатый голос Бубнича, не мне тебя просвещать, Степа, не для того тебя из губернии прислали. В уезде у нас дела неважные. Фактически мы удерживаем только Сухов, да еще в Острянице засел Карпенко.
В горнице стоял застарелый запах сапог и дегтя. Этот уединенный домик, затопленный буйным цветением старого, неухоженного сада, Бубнич давно уже избрал местом конспиративных свиданий.
– Самое же главное, Степа, - медленно произнес Бубнич, - это атаман Клещ. Мы его вначале недооценили. Казался шутом гороховым с его анархией, черным знаменем и
– Значит, не понял ты мою миссию, Бубнич. В губернию обратно я не собираюсь. Прислан я к тебе в помощь по оперативным делам. Вот это и надобно нам обмудровать. А помощи просить - кого другого найди.
Они молча посмотрели друг на друга.
– Значит, ты - это и есть вся помощь, на какую взошла губерния?
– Мало тебе?
– лукаво усмехаясь, спросил приезжий, копаясь в тощем кисете.
– Мало - уеду.
– Хватит, - сказал Бубнич, подавив вздох, потом улыбнулся и хлопнул приезжего по плечу: - С тобой-то, Степан, мы этому Клещу хвост накрутим.
– Ладно, с этого и будем начинать. Переведаемся с батькой Клещом.
– Вот попрошу Иншакова дать тебе помощником Саню Клешкова.
– У милиции людей хватает, а у меня шаром покати. Он тоже, можно сказать, приезжий. В городке его мало знают, а в уезде тем меньше.
Гуляев жил у Полуэктова. Огромный особняк стоял в глубине двора. В доме жили: сам старый Полуэктов, купец второй гильдии, солеторговец и владелец маслозавода, его тихая и неслышная как тень жена, их племянница, юная, высокая, с надменно окаменевшим в презрении ко всему окружающему лицом, и старуха кухарка Пафнутьевна.
Гуляев, которого вселили сюда по ордеру, и не пробовал наладить отношений. С утра он спускался вниз, в умывальную, коротко здоровался с хозяином, который в это время всегда торчал внизу, неизвестно что высматривая в заузоренные диким виноградом стекла террасы, оплескивался водой, вытирался своим полотенцем и шел на кухню, где ему принадлежал большой армейский чайник. Он наливал туда воду, бросал щепотку чаю, сыпал порой душистую траву, которой снабжал его завхоз милиции Фомич; потом, дождавшись, когда вода закипит, уносил чайник к себе. Порой во время этих операций в кухне мелькала жена Полуэктова, иногда входила и ставила на плиту какие-то кастрюли племянница. Кроме утренних приветов ни с кем не было сказано ни слова.
Теперь Гуляев сидел в своей комнате на рундуке, где устроена была его постель.
Вдруг внизу неясно зазвучали голоса. Он услышал чью-то иную интонацию. Посторонний.
Гуляев прошелся по мансарде. Половицы заскрипели. Внизу все смолкло. Он прислушался. Там перешли на шепот: боятся его. Он усмехнулся. Что ж, в такое время людям есть чего бояться. Они - "бывшие", а он - следователь угрозыска, работник рабоче-крестьянской милиции.
"Ограбить склад - дело вроде бы нетрудное, - подумал он о ночном происшествии.
– Иваненко-сторожа знает весь город, заговорить с ним, отвлечь внимание мог каждый. Но с другой стороны, Иваненко - старый солдат, службу знает хорошо, ночью не должен был вступать в беседу. Кроме того, город патрулируется. Любой шум может привлечь внимание патруля. Склад недалеко от базара, а там, по распоряжению военкома, патрули ходят особенно часто. Нет, скорее всего, с Иваненко заговорил кто-то знакомый. Или его отвлекли другим способом. Могли убить и на улице, потом затащить труп в склад".