Осада

Алексеев Иван

– Вы как всегда весьма остроумны, пан ротмистр, – спокойно отреагировал на эту шутку, граничащую с вызовом, маркиз. – Но я, к сожалению, не имею чести быть родственником госпожи начальницы отряда вервольфов. А ты, мой старый приятель, – обратился он к барону, – действительно собрался пожелать пани спокойной ночи столь оригинальным способом? – маркиз указал на оркестр, продолжавший с энтузиазмом исполнять балладу.

Фон Фаренсберг открыл было рот, чтобы достойно отреагировать на приятельскую колкость маркиза, но в этот момент лейтенант вервольфов, до сей поры молча стоявший чуть в стороне от основных действующих лиц, вскинул голову, вытянулся и воскликнул:

– Господа офицеры!

Подав эту команду, означавшую приближение старшего

начальника, лейтенант развернулся и церемонным шагом направился навстречу невысокому юноше, вышедшему из одной и палаток. Пан Голковский, как и фон Фаренсберг и даже сам начальник контрразведки, фон Гауфт, в первую секунду весьма удивились, почему начальник караула кинулся с докладом к какому-то юноше, но тут же поняли, что это не юноша, а женщина в мужском обмундировании вервольфов.

Пани Анна жестом дав понять лейтенанту, что доклада не требуется, направилась к трем непрошенным визитерам, остановилась в двух шагах, обвела их холодным взглядом:

– По какой причине, господа офицеры, вы нарушаете внутренний распорядок и мешаете отдыхать личному составу моего отряда? – ее чуть хрипловатый голос звучал жестко и требовательно, без малейших признаков обычного женского кокетства и жеманства.

Нарушители внутреннего распорядка некоторое время молчали, заворожено глядя на стоявшую перед ними женщину. Пан Анджей, повидавший на своем не то чтобы очень длинном, но весьма бурном веку множество прелестниц, был потрясен необычайной красотой пани Анны еще сегодня утром, когда увидел ее в роскошном дамском наряде. Но сейчас она была одета в неприметный серый мужской мундир. Удивительно, но в этом необычном для женщины облике пани казалась еще прекраснее. Возможно, секрет потрясающего впечатления, производимого начальницей вервольфов на искушенных зрителей, заключался в сочетании юношеской гибкости и тонкости стана с округлостями груди и бедер, подчеркиваемых мужским нарядом. Обычные громоздкие женские юбки и тугие корсажи скрывали сии достоинства.

Молчание явно затягивалось. На лице пани Анны промелькнула откровенная насмешка, и, с явной издевкой в адрес пожирающих ее глазами мужчин, она повторила свой вопрос, заданный ею по-польски, на немецком, а затем и на английском языке. Пан Анджей и фон Фаренсберг, наконец, встрепенулись и почему-то оба повернулись к маркизу фон Гауфту, предоставляя ему право ответа. Маркиз, единственный из всей компании сохранивший свое обычное спокойствие и меланхоличный вид, лишь пожал плечами:

– Господа, вопрос фрау начальницы вервольфов адресован именно вам, ибо я сам прибыл сюда на шум и попытался восстановить нарушаемый вами порядок.

Фон Фаренсберг побледнел, а пан Анджей покраснел, и, внезапно для себя, выпалил:

– Мы лишь пришли пожелать пани Анне спокойной ночи!

А оркестр рейтаров, которому герр полковник, увлеченный созерцанием стоявшей перед ним прекрасной дамы, забыл отдать приказание умолкнуть, продолжал играть.

Пани Анна в ответ на неожиданную реплику бравого гусара изумленно вскинула брови и вдруг расхохоталась. Она смеялась заливисто и звонко, запрокинув голову. Не в силах справиться со смехом, пани сдернула с головы берет, и ее густые золотистые волосы рассыпались по плечам. Качнув головой из стороны в стороны, так, что роскошные локоны закружились, создав вокруг лица изумительный сверкающий ореол, пани Анна выговорила сквозь смех:

– Простите, господа, но последние три дня у меня были воистину тяжелые, мой отряд понес потери, и я не была расположена праздновать никакие события, даже столь выдающиеся, как основание осадного лагеря. Но вам все-таки удалось каким-то чудом меня развеселить, – она лукаво взглянула на пана Анджея, и сердце того радостно затрепетало.

Полковник фон Фаренсберг, заметивший этот взгляд, помрачнел и наконец, вопреки всякой логике, дал команду своим музыкантам прекратить игру.

– Нет-нет, полковник, – обратилась к нему пани Анна. – Позвольте просить вас велеть оркестру продолжать. Только

пусть сыграют что-либо не столь бравурное. Господа, окажите мне честь пройти в мой шатер, где мы отметим радостное событие: начало осады Пскова нашим войском.

– А у меня найдется, чем отметить наш праздник! – восторженно воскликнул пан Анджей, делая знак пахолкам подтащить к нему объемистые корзины с запрещенными напитками, и затем доверительно обратился к фон Гауфту. – Маркиз, я надеюсь, что вы здесь не на службе и не станете конфузить нас перед дамой, если мы позволим себе некоторое отступление от указов?

– Что вы, пан ротмистр, я здесь как частное лицо, и из дворянской солидарности готов даже поддержать вас в маленьких шалостях.

Голковский обрадовано кивнул маркизу и склонился перед прекрасной дамой:

– Пани Анна, окажите мне честь и не побрезгуйте скромным угощением!

– Благодарю вас за любезность, пан ротмистр! Позвольте и мне в свою очередь предложить вам скромную вечернюю трапезу.

С этими словами пани Анна направилась к палаткам, указывая путь своим гостям. Пан Голковский проследовал за ней, обошел слева, церемонно предложил красавице опереться на его правую руку. Фон Фаренсберг чуть замешкался и кинулся было предложить пани свою левую руку, но вовремя остановился, сообразив, что совершить этот маневр ему помешает висящий на левом бедре огромный палаш. Поэтому он просто пошел рядом с Анной и Голковским, искоса бросая раздраженные взгляды на счастливого соперника. Маркиз фон Гауфт в этой суете не участвовал, а не спеша шествовал в арьергарде маленькой процессии, автоматически по укоренившейся привычке контрразведчика анализируя примечательные детали происходящих событий. Сейчас его внимание почему-то сфокусировалось на том обстоятельстве, что сопровождавшие пани Анну офицеры были оба высокого роста, а сама пани, напротив, как и положено изящной женщине, была невысока.

«Почему я отметил эту деталь? – удивился было про себя маркиз, и тут же его превосходная память подсказала ответ. – Русские подсовывают мне дезинформацию о разведчике среднего роста. Значит, их агент в нашем лагере либо высок, либо низок. Именно поэтому полковника, ротмистра и начальницу вервольфов я взял сейчас на заметку. Конечно, рост – это, мягко говоря, слабое основание для подозрений, но такая уж у меня работа: проверять всех. Тем более что момент сейчас весьма удобный. Господа офицеры вознамерились устроить славную попойку. В застольной беседе я наверняка смогу узнать много интересного. Выходит, что я попустительствую нарушению королевского указа исключительно в силу служебной необходимости, а именно с целью негласной проверки подозреваемых лиц».

Полковник, ротмистр и начальник контрразведки как старшие офицеры расположились для пиршества в небольшом, но весьма уютном столовом шатре пани Анны. Сопровождавшие их поручики, согласно иерархии, были приглашены в палатку лейтенанта вервольфов. Музыканты остались на свежем воздухе, продолжая исполнять свой кавалерийский репертуар, а пахолков и прочих оруженосцев отправили восвояси.

Офицеры, как и положено, первым делом выпили стоя за здоровье короля. Пани Анна тоже при этом встала, поскольку была облачена в мундир. Второй тост, наперебой предложенный фон Фаренсбергом и паном Голковским, был поднят за красоту пани Анны. Хозяйка улыбнулась, села в небольшое походное кресло и лишь пригубила свой золоченый кубок. Мужчины, понятное дело, выпили стоя и до дна. Между вторым и третьим тостом принесли жаркое из лесной дичи, подстреленной и зажаренной несколько часов назад, а сейчас спешно разогретой на костре. Однако полковнику и ротмистру было не до еды, поскольку они пожирали глазами прекрасную хозяйку. Маркиз, напротив, с аппетитом ел и пил, хотя и весьма умеренно. Когда отзвучали положенные здравицы, беседа перешла в плавное русло, и в качестве движущей силы, придававшей ей течение, служили винные пары. Разумеется, особо усердствовали в питье и красноречии гусарский ротмистр и рейтарский полковник.