Осада
Шрифт:
– Ну прости меня, миленькая, прости, прости, – зашептала она жарко. – Не знаю, что на меня нашло. Прости пожалуйста. Я так соскучилась, я… ну будь лапушкой, не злись, – ее пальцы проникли под юбку, нащупали трусики. – Ой, да ты серьезно обиделась. Ну не надо так, я тебя очень прошу.
От нее слабо пахло кокаином. Зрачки у Лены расширились, она смотрела как бы сквозь подругу. Бормотала слова прощения как во сне. А может, действительно во сне. Домбаева резко задрала топик Милены, сняла бюстгальтер, принялась осыпать поцелуями груди, и больно и сладко куснула соски. У нее закружилась голова. Мир сжался, выдавив всех остальных, оставив только ее и Лену; даже появление Кондрата не внесло дисгармонию в это единство.
Наверное, она кричала. Очнувшись, Милена первым же делом посмотрела на часы. Всего одиннадцать. Или уже? Неважно. Она с трудом возвращалась к действительности. Лена была ненасытна. Она и сейчас не отступала от подруги, жаждая новых ласк, но Милена уже очнулась. Оглянувшись, она увидела полураскрытую дверь кабинета. Сосредоточилась на ней. Нет, за ними не подглядывали. Скорее всего, проверяли изредка, не надоело ли им. Все же, она была звездой, и с этим приходилось считаться.
Лена не отставала, и когда они вошли в кабинет. Сердюку пришлось ее вывести, при этом Домбаева едва держащаяся на ногах, чуть не рухнула на пол. Он закрыл дверь и недовольно проворчал:
– У вас на уме только внезапный секс. Сменили бы тренд, девочки. В католическую школу бы вас…. Ну все, вернемся к нашим обрядам. Кондрат с тобой познакомился, заочно, так сказать. Теперь представляю официально.
Белокурый и тоже лысеющий молодой человек в черной хламиде вяло пожал горячую руку Милены, его влажная ладонь заставила звезду поморщиться. Наверху что-то тяжело бухнуло, все трое синхронно подняли головы.
– Константин пришел, – произнес Антон. – Сейчас начнется. Ветер бушует жуткий. Очень удачное время выбрано, очень. Жаль, колодец не работает. Но звук будет потрясающий. Просто ветер по пустым трубам, да при такой акустике… это что-то. Хорошо, что вы уже закончили, иначе пришлось бы разнимать, – он усмехнулся. – Кстати, Домбаева будет твоей помощницей, ведь ей в следующий раз жертвовать собой. Так что передашь венок, не забудь. Остальное из головы не выветрилось?
Милена задумалась. Сверху снова донесся удар, такой, что стены содрогнулись. Снизу донесся довольный вопль. Стихия разыгралась не на шутку, это обстоятельство, казалось, только заводит толпу.
– Да что он там, – пробормотал Кондрат, – машины подбрасывает?
Ведущий заговорил о необходимости принести «великую жертву» ненасытному богу.
– Все, пошли, – буркнул Антон. – Ни пуха, ни пера. И не забывайте, кто вы и что говорить. Хотя говорить будет он. Твои слова… ну ты помнишь?
– Я помню, – на самом деле, очень смутно, – Только хорошо бы еще раз просмотреть сценарий.
– На держи, – он подал пачку листов. Твои отмечены желтым маркером. Кондрат, готов? Ну еще раз ни пуха.
Она послала Антона к черту, Кондрат воздержался. Оба быстро двинулись вниз под голос ведущего, под неугомонные завывания готических песнопений, под вопли толпы, вошедшей в раж и жаждущий пряных зрелищ. Домбаева, осталась сидеть на полу возле двери Сердюка.
Крыша храма сотрясалась от бесчисленных ударов, скрипела и скрежетала. Гримерша стремительно накладывала тон, приводила волосы Милены в порядок, обильно опрыскивая лаком, затем закутала жрицу а черный шелковый балахон с синими рунами, точь-в-точь как у боксера. И велела немедля спускаться ко входу. Кондрат снова подхватил ее и потащил узкими лестницами, вывел в портик.
Когда он стукнул тяжелым деревянным посохом в двери, наверху послышались уже не стуки, а какие-то сильные удары. Точно в неведомые двери размеренно били тараном. Наконец, под оглушительный грохот сверху, Кондрату открыли привратники, спросив, кто он и откуда.
– Я вечный жрец храма великого Ктулху, веду вашу верховную жрицу, – неожиданно сильным голосом, враз перебившим
И снова стукнул посохом об пол. Толпа, доселе кричавшая «жертву, жертву!», разом замерла, непривычная к подобным приказам. Затем кто-то, не хотелось думать, что тоже актер, склонил голову, опустился на колено. За ним нехотя последовали остальные. Зал замер и только бесновавшийся наружи ветер пытался сопротивляться голосу жреца, громогласно объявившего о своей миссии – принесение в жертву самой великой жрицы храма дабы умилостивить грозного бога. К этому времени он уже довел Милену до платформы, помог ей взойти к жерлу колодца. И только тогда, произнеся «узрите, о смертные, свою жрицу, ради вас приносящую сию великую жертву», резким движением сорвал капюшон. Толпа взвыла увидев Милену. Зааплодировала. Завизжала, засвистела и засмеялась.
– В них как бесы вселились, – тихо произнесла Милена, оглядывая неистовствовавших вокруг.
– Так оно и есть, дочь моя, – с усмешкой произнес бывший дьяк, помогая Милене снять плащ и громогласно объявляя о прибытии процессии плакальщиц, из коих будет избрана новая верховная жрица. Луч, освещавший платформу, окрасился багрянцем. Но девственно белый свет пролился на входящих в храм, провожая их до места жертвоприношения.
Первой шла, поддерживаемая подругами, в просторном черном хитоне, сама Домбаева. Ее голова не была прикрыта, так что народ немедленно узнал Лену и снова восторженно заулюлюкал. Вместе с Леной вошла группа плакальщиц, чьи печальные вопли перебили, наконец, восторги толпы, настроив ту на нужный лад. Плакальщицы подошли к платформе, выстроились перед ней полукругом, за ними, как увидела с высоты своего положения Милена, вошли и еще с десяток человек в синих одеждах, но пока прожектор не высвечивал их, видимо, до поры, до времени. К ним подошли привратники, что-то спрашивая, в этот момент Лена подошла вплотную к великой жрице, едва не упав в ее объятия. Милена произнесла несколько положенных ей слов, возвещавших о цели приносимой жертвы, в данном случае речь шла об умиротворении Константина, насланного, конечно, самим гневливым богом. Она сняла с себя позолоченный венок и водрузила на голову Лены, сказав: «Сим нарекаю тебя верховной жрицей храма Ктулху», на что Домбаева ответила: «Благодарю тебя, о избранная невестой великого бога, и плачу о тебе». Действительно, она плакала. Камера, спустившаяся откуда-то с небес, запечатлела трогательные минуты расставания: крепкие объятия новой жрицы и продолжительный поцелуй.
Невеста Ктулху была спешно закреплена на тросе лебедки, и теперь ей оставалось лишь отправиться в обитель бога, для свершения обряда бракосочетания, «коий не дозволено ни видеть ни пережить ни одному смертному», заверил жрец. Толпа ответила гулом. И под гром аплодисментов Милена воспарила над колодцем.
– Не забудь, – тихо напомнил Кондрат, – как доберешься, сразу отцепляйся и выходи. Иначе оглохнешь…. Прощай, о пресветлая невеста, счастливая избранная, да ниспошлет тебе великий бог неземные блаженства.
Снова вопль торжества, когда Кондрат встал за пульт, и стал медленно, величаво спускать Милену в колодец. Однако, аплодисментов не последовало, как ни странно, Кондрат увидел совершенно иную картину. Народ, прежде с ликованием провожавший своего кумира, теперь беспокойно жался от врат, давя друг друга, а особенно боязливые пытаются укрыться в нишах, высаживая скрытые двери. Раздались крики «мертвые, мертвые!», тут только он сообразил, что происходит в храме. И что вошедшие вслед за Леной Домбаевой в храм не приглашенные актеры и не заблудившиеся работники. Он вздрогнул всем телом и начал спешно поднимать Милену, почти скрывшуюся в жерле колодца.