Оседланные
Шрифт:
В эту ночь я заполняю три пепельницы. Снова и снова размышляю, насколько разумно я поступаю. Ну почему бы не оставить ее в покое? У меня нет права преследовать ее. Наш мир стал таким местом, где мудрее всего держаться порознь.
И все же что-то подстегивает меня, когда я думаю о ней. Полузабытые сожаления об утраченном: девичий смех, украденные поцелуи, чай с пирожными. Я вспоминаю девушку с орхидеей в волосах, другую в сверкающем платье и ту с детским лицом и взрослыми глазами - все так давно потеряно. И я говорю себе, что эту я не потеряю.
Приходит спокойное субботнее утро. Я иду к библиотеке, не надеясь найти ее там, но она стоит на ступеньках. Она выглядит усталой и встревоженной. Видимо, тоже больше думала, чем спала. Мы идем по Пятой авеню. Она шагает рядом, но под руку меня не берет.
Я собираюсь предложить пойти к ней, а не в коктейль-бар. В эти дни, пока нас не захватили, надо спешить. Но я знаю, что нельзя думать об этом как о тактической уловке. Грубая поспешность может оказаться роковой, принести только заурядную победу, в которой прячется поражение. В любом случае ее настроение ничего мне не обещает. Я смотрю на нее и думаю о музыке и о новых снегопадах, а она смотрит в серое небо.
Она говорит:
– Я чувствую, что они все время следят за мной. Кружат над головой, как стервятники, и ждут, ждут. Готовы наброситься.
– Но можно отбиваться. Мы должны жить, пока они не смотрят.
– Они ВСЕГДА смотрят.
– Нет,- говорю я ей.- Их не может быть столько. Иногда они смотрят в другую сторону. И когда это так, двое людей могут попробовать поделиться теплом.
– Но зачем?..
– Вы слишком пессимистичны, Хелен. Они иногда не вспоминают нас месяцами. У нас есть шансы. Есть.
Но пробить панцирь ее страха я не могу. Она парализована близостью Наездников, не желая начинать ничего, что достанется нашим мучителям. Мы подходим к ее дому, и я надеюсь, что она уступит и пригласит меня войти. Секунду она колеблется, но только секунду - взяв мою руку, она улыбается, улыбка гаснет, и она уходит, оставив мне только слова: "Встретимся завтра, снова на ступеньках, в полдень..."
Ее пессимизм отчасти проникает этой ночью и в меня. Кажется, тщетно стараться что-нибудь уберечь. Даже больше: скверно преследовать ее, позорно предлагать ей торопливую любовь, когда в любую минуту... В этом мире, повторяю я себе, нужно держаться порознь, чтобы не вредить друг другу, когда нас ловят и седлают.
Утром я не иду на встречу с ней.
Так лучше, убеждаю я себя: у нас не может быть ничего общего. Я представляю ее на ступеньках библиотеки, думающую, почему я опаздываю, нетерпеливую, затем рассерженную. Она будет сердиться, что я нарушил обещание, потом ее гнев утихнет и она быстро забудет меня.
Наступает понедельник, и я иду на службу.
О моем отсутствии никто не вспоминает. Будто я не уходил. Новости в это утро отличные. Работа затягивает, и к полудню я едва вспоминаю о Хелен. Но, вспомнив, уже ни о чем другом не могу думать. Моя трусость - не пойти. Ребяческие мысли в воскресную ночь. Почему я должен принимать
К тому же Наездники могут больше нас никогда не тронуть. А эта ее улыбка, тогда, в воскресенье у ее дома, эта мгновенная искорка - да ведь я обязан был понять, что по ту сторону страха она верит в то же самое! Она ждала, что я поведу ее. А я вместо этого остался дома.
В обед я иду к библиотеке, думая, что напрасно. И все же она здесь.
Я подхожу к ней.
Мгновение она молчит.
– Привет,- произносит она наконец.
– Простите за вчерашнее.
– Я долго ждала.
Я пожимаю плечами:
– Я решил было, что идти ни к чему. Но передумал.
Она вроде бы сердится. Но я знаю, что ей приятно видеть меня - иначе зачем бы она пришла сегодня? Ей не удается скрыть этого. Мне тоже. Я показываю через улицу на коктейль-бар.
– Дайкири?
– предлагаю я.- За мирное соглашение?
– Хорошо.
Сегодня в баре полно людей, но мы находим свободную кабинку. Ее глаза сияют, как никогда раньше. Я ощущаю - в ней рушатся какие-то барьеры.
– А ведь вы меньше боитесь меня, Хелен.
– Я вас никогда не боялась. Я боялась того, что может случиться, если мы рискнем...
– Не надо. Не бойтесь...
– Я стараюсь. Но порой все кажется таким безнадежным. С тех пор, как они явились...
– Мы все равно можем пытаться жить по-своему.
– Наверно.
– Это нужно. Давайте заключим пакт, Хелен. Не надо больше мрака. Не надо больше бояться ужасов. Хорошо?
Молчание. Затем моя рука ощущает ее холодную ладонь.
– Хорошо.
Я опускаю в щель кредитную карточку, и мы выходим. Мне хочется, чтобы она попросила меня забыть о работе в этот день и пойти с ней. Теперь она обязательно позовет меня, и лучше раньше, чем позже.
Мы проходим квартал. Она не просит ни о чем. Я чувствую, как она борется с собой. Проходим еще один квартал. Ее рука в моей, но она говорит лишь о своей работе, о погоде, и все это пока разделяет нас... На следующем углу она, не дойдя до дома, почти бежит обратно к бару. Я стараюсь быть терпеливым.
Сейчас уже нет нужды торопить события, говорю я себе. Ее тело для меня не секрет. Все было у нас наоборот и плоть была вначале: время, чтобы добраться до той самой трудной ступени, которую некоторые зовут любовью.
Но она, конечно же, не знает, что мы уже настолько знакомы. Ветер швыряет снег нам в лица, эти холодные уколы будят мою совесть. Я знаю, что должен сказать. Я должен уничтожить свое несправедливое преимущество.
Я говорю ей:
– Когда меня захватили на той неделе, Хелен, у меня дома была девушка.
– Ну и зачем об этом говорить сейчас?
– Надо, Хелен. Это были вы.
Она останавливается. Она поворачивается ко мне. Мимо спешат люди. Ее лицо побледнело, на скулах пылают багровые пятна.