Оседлавшие Пегаса

Николаев Павел

На левом берегу Березины остались десятки тысяч солдат и офицеров противника, которые уже давно не представляли никакой угрозы русской армии, доведённые голодом и морозами до полного одичания. Русские воины смотрели на них или с сочувствием, или с презрением. Глинка, гуманист по своей натуре, и тот с пренебрежением говорил о тех, кто ещё полгода назад был грозой Европы и славой Франции:

«Мы остановились в разорённом и ещё дымящемся от пожара Борисове. Несчастные наполеонцы ползают по тлеющим развалинам и не чувствуют, что тело их горит!.. Те, которые поздоровее, втесняются в избы, живут под лавками, под печь-ми и заползают в камины. Они страшно воют, когда начнут их выгонять. Недавно вошли мы в одну избу и просили старую хозяйку протопить печь. “Нельзя топить, – отвечала

она, – там сидят французы!” Мы закричали им по-французски, чтоб они выходили скорее есть хлеба. Это подействовало. Тотчас трое, чёрные как арапы, выпрыгнули из печи и явились перед нами.

Каждый предлагал свои услуги. Один просился в повара; другой – в лекаря; третий – в учителя! Мы дали им по куску хлеба, и они поползли под печь.

В самом деле, если вам уж очень надобны французы, то, вместо того чтоб выписывать их за дорогие деньги, присылайте сюда побольше подвод и забирайте даром. Их можно ловить легче раков. Покажи кусок хлеба – и целую колонну сманишь! Сколько годных в повара, в музыканты, в лекаря, особливо для госпож, которые наизусть перескажут им всего Монто; в друзья дома и – в учителя!!! За недостатком русских мужчин, сражающихся за Отечество, они могут блистать и на балах ваших богатых помещиков, которые знают о разорении России только по слуху! И как ручаться, что эти же запечные французы, доползя до России, приходясь и приосанясь, не вскружат голов прекрасным россиянкам, воспитанницам француженок! Некогда случилось в древней Скифии, что рабы отбили у господ своих, бывших на войне, жен и невест их. Чтоб не сыграли такой штуки и прелестные людоеды с героями русскими!»

8 декабря пределы Российской империи покинул Наполеон. Через неделю после него русскую границу (теперь уже с востока на запад) перешли первые толпы из бывших соединений Великой армии. В основном это были солдаты и офицеры корпусов Макдональда, Шварценберга и Ренье, которые не участвовали в походе на Москву. Они не были так истощены и сохраняли ещё способность удивляться, радоваться, негодовать. Вот как передаёт их эмоции граф Филипп де Сегюр:

«Бросая последний взгляд на эту страну печали, откуда они вырвались, видя себя на том месте, где пять месяцев тому назад победоносно вступили их бесчисленные орды, многие плакали и кричали от боли!

Вот тот берег, который был как щетиной покрыт их штыками! Вот та союзная земля, которая только пять месяцев тому назад исчезла под ногами их бесчисленной союзной армии и словно волшебством превратилась в долины и холмы, покрытые движущимися людьми и лошадьми! Вот те самые лощины, откуда выходили, сверкая под лучами жгучего солнца, три длинных колонны драгун и гусаров, похожие на реки, отливающие железом и сталью.

Все исчезло – люди, оружие, орлы, лошади, даже солнце и эта река-граница, которую они перешли, полные отваги и надежды!

Теперь Неман – только длинная масса льдин, спаянных друг с другом суровой зимой. Вместо бесчисленных воинов, с такой радостью и гордостью устремившихся в землю русских, из этой бледной и обледенелой пустыни выходит только тысяча вооруженных пехотинцев и кавалеристов, девять пушек и двадцать тысяч несчастных, покрытых рубищами, с опущенной головой, потухшими глазами, с землистым и багровым лицом, с длинной и взъерошенной от холода бородой. И это вся Великая армия!»

Это был день торжества и радости для каждого русского человека, не преминул отметить его и Фёдор Николаевич Глинка:

Питомцы берегов ЛуарыИ дети виноградных странТут осушили чашу кары:Клевал им очи русский вранНа берегах Москвы и Нары;И русский волк и русский песОстатки плоти их разнес.И вновь раздвинулась Россия!Пред ней неслись разгром и пленИ Дона полчища лихие…И галл и двадесять племенОт

взорванных кремлевских стенОтхлынув бурною рекою,Помчались по своим следам!..И, с оснеженной головою,Кутузов вёл нас по снегам;И всё опять по Неман, с бою,Он взял – и сдал Россию намПрославленной, неразделённой.И минул год – год незабвенный!

В середине декабря русские войска вошли в Вильно. 23-го в город прибыл Александр I. Чтобы не травмировать чувствительного государя бедствиями войны, для его проезда провели специальную дорогу вдали от пути, по которому бежали завоеватели.

По случаю приезда царя в Вильно, собралось всё местное дворянство. Город был иллюминован. Прозрачные картины представляли Россию торжествующей, Александра милующим, а Наполеона бегущим. По этому поводу Глинка едко заметил в дневнике: «Известно стало, что картины сии рисовал тот самый живописец, который за несколько пред сим месяцев изобразил те же лица, только в обратном смысле, для освещений в честь Наполеона. Тот же профессор, который протрубил теперь программную оду в честь русских, славил прежде французов».

Литовцы открыто сочувствовали французам, зато евреи изо всех сил угодничали перед победителями, что с удовольствием отметил Глинка [2] .

30 (18) декабря Фёдор Николаевич записывал: «Я два раза навещал одного из любимейших поэтов наших, почтенного В.А. Жуковского. Он здесь, в Вильне, был болен жестокой горячкой; теперь немного обмогается. Отечественная война переродила людей. Благородный порыв сердца, любящего Отечество, вместе с другими увлек и его из круга тихомирных занятий, от прелестных бесед с музами в шумные поля брани. Как грустно видеть страдание того, кто был таким прелестным певцом во стане русских и кто дарил нас такими прекрасными балладами!»

2

Несколько иного мнения о «добродетелях» евреев Вильно были французы: «Они затаскивали наших несчастных раненых в свои дома, чтобы ограбить их, а потом, при виде русских, выбрасывали через двери и окна эти голые умирающие жертвы. Они безжалостно оставляли умирать их от холода на улицах. (В глазах русских эти гнусные варвары даже заслуживали похвалы за то, что мучили так несчастных.)

В.А. Жуковский в чине поручика вступил в московское ополчение и в его рядах участвовал в Бородинском сражении. «Был он и под ядрами, потому что бородинские ядра всюду долетали», – писал П.А. Вяземский. После сражения Василия Андреевича представили Кутузову, а вскоре причислили к штабу главнокомандующего. В лагере под Тарутином Жуковский написал своё знаменитое стихотворение «Певец во стане русских воинов», которое вскоре разошлось по всей России.

Такие подлые преступления должны быть известны и настоящему и будущим векам! Сейчас, когда наши руки бессильны, может быть, наше негодование против этих чудовищ будет единственным наказанием им на земле; но когда-нибудь убийцы присоединяться к своим жертвам и, несомненно, в справедливости неба мы найдем себе отмщение!»

В.А. Жуковский

В армии стихотворение стало известно в ноябре, так как по приказу Кутузова его отпечатали в походной типографии и распространили как летучий листок. Фёдор Николаевич восхищался творением маститого поэта, а Жуковский с одобрением отозвался о стихотворении Глинки «Мечтания на берегах Волги», как раз в декабре появившемся в «Русском вестнике». Написанное два года назад, оно оказалось актуально и на конец 1812-го: