Осень на краю

Арсеньева Елена

– Похорона на кладбиссе, мадама Маринка! – развела руками Сяо-лю. – Больсая похорона. Проходи нету, гора влезай нету. Здать надо. Носью надо. – И хитренько покосилась исподлобья.

«Ага, легко тебе сказать, маленькая басурманка!» – неприязненно подумала Марина.

«Носью надо…» Сама Сяо-лю ночью на кладбище не пойдет, уж точно. Это просто чудо, что, когда в дом ломился кат, она побежала туда, не думая о страхах, в поисках окольного пути. А просто так – не пойдет. Сразу навоображает: как синие и желтые могильные черти (Марину всегда смешило, что черти

в представлениях маленькой китаянки были почему-то непременно синие и желтые) бродят там в поисках заблудших душ да на какие муки они схваченную душу утянут, вдобавок содрав кожу с человека заживо! Начнет падать перед «мадама Маринка» на колени, биться лбишком в неоструганный пол… Глядишь, еще заноз понасажает, возись с ней потом… Ладно, Марина ни черта, ни Бога не боится, как-нибудь и сама сходит. Благо ночи теперь ясные, лунные. Все сама сделает!

Она и правда не чувствовала страха, когда, ближе к полуночи, пробралась в душную, сырую тьму кладбищенскую и пошла по узехонькой тропке мимо зарослей медвежьей дудки, волчьего лыка и бузины. Все уже отцвело, набрякло ягодой, пахло только травой и сильнее всего – полынью. А впрочем, даже самые красивые цветы на Дальнем Востоке, не считая шиповника, черемухи да белой лесной сирени, отчего-то были без запаха – красивые до изумления, но словно бы нарочно сделанные: желтые и синие ирисы, белые дикие пионы, желтая и рыжая сарана…

Заросли кончились, начались могилки, кресты и памятники. Вдруг Марине вспомнилось другое кладбище – в Энске, Петропавловское, расположенное между Напольной и Немецкой улицами, все в темных пятнах подтаявшего снега, и как они ходили, бесконечно ходили с Андреем по этому кладбищу, убеждая Тамару Салтыкову, что ей выпала высшая честь: принести свою жизнь на алтарь революции, пожертвовать собой за народ, застрелив сатрапа Смольникова, начальника сыскной полиции, который чрезмерно ретиво взялся за дело о попытке ограбления Волжского Промышленного банка. А ведь то было не просто ограбление, а неудавшийся экс…

Что это ее вдруг на воспоминания потянуло? Марина сердито одернула себя. Жила она себе без воспоминаний и прекрасно без них обходилась!

Ох, лукавила она! На самом деле не жила и не обходилась, они мучили ее денно и нощно, спать не давали. Вернуться бы туда… Вернуться – и все начать сначала. Всем отомстить, расставить фигурки на шахматной доске Жизни по своему произволу, а не так, как они стоят теперь. Да, некоторые расставить, а некоторые смести – небрежно, одним движением ладони: Смольников, агент Охтин, этих в первую очередь, конечно, и Сашку Русанову не забыть, и…

Она вздрогнула. Что такое? Блеяние слышится, что ли?

Мурашки побежали по спине.

Блеяние раздавалось словно из-под земли. Может, это уже правят свой шабаш черти, желтые и синие?

Марина пошла совсем тихо. Блеяние приближалось. Э, да вон откуда оно доносится, из той свежевырытой могилы! Похоже на то… И кто-то бьется, топочет там… Да ведь это, кажется, коза! Никаких чертей – коза, самая обыкновенная! Ну, может, козел – не видя, утверждать трудно.

Животина небось сорвалась в приготовленную могильщиками яму, пока бродила по холмикам, общипывая травку.

Эх, бедная коза, ну что же делать, придется тебе до утра помучиться… Марине тебя в одиночку не вытянуть, а звать на подмогу некого. К тому же у нее еще свои дела не сделаны…

– Потерпи, – сказала Марина громко, словно коза могла ее услышать и понять. – Потерпи до утра, а я, как рассветет, пошлю Сяо-лю к сторожу, и он тебя вытащит.

Коза, похоже, услышала ее голос и от неожиданности умолкла, словно пыталась понять, что ей говорят. И в некое краткое мгновение тишины Марина вдруг уловила хруст травы за своей спиной – хруст травы под чьими-то шагами.

Обернулась – и увидела высокую, даже, ей показалось, непомерно высокую фигуру, белую, странно колышущуюся, которая приближалась к ней в потоках лунного света и протягивала вперед руки…

«Могильные черти не синие и не желтые, они белые!» – успела подумать Марина, прежде чем свалилась в глубокий обморок.

Она очнулась оттого, что кто-то легонько трепал ее по щекам, приговаривая:

– Ну-ну, фрейлейн… Очнуться! Фрейлейн… А, zum Teufel!

Zum Teufel? Это значит по-немецки – к черту. Черти, что же, говорят по-немецки? Или это могильный морок?

Марина открыла глаза и увидела вполне человеческое лицо, склонившееся над ней. Черты не различишь, но это мужчина, лет сорока, с тревогой глядит на нее…

– Вы тут никого не видели? – спросила Марина, удивляясь, как слабо звучит ее голос.

– Кого именно? – осведомился незнакомец очень вежливо, но несколько странно выговаривая слова.

«Белого черта», – чуть не сказала Марина, но вовремя спохватилась и промолчала.

– Я видел line Ziege, – сказал человек, все так же странно, с отчетливым акцентом. И повторил по-русски: – Коза, так, правильно? Очень громко кричать… мяукать… Нет, не знаю, как по-русски!

– Вы немец? – наконец-то дошло до нее.

– Австриец, – проговорил мужчина мягко. Глаза его были затенены длинными ресницами, и Марина раздраженно поморщилась. Она не терпела длинных ресниц у мужчин!

Австриец встревожился, почувствовав ее недовольство:

– Вы не выдадите меня полицай?

– Зачем?! Почему?! – непомерно удивилась Марина. И тотчас сообразила: – О… вы пленный?

– Ja, ja, – кивнул он с улыбкой, и она увидела блеск его зубов в лунном свете. – Nat?rlich!

– Как вы здесь оказались? Ведь ваш лагерь далеко, на Николо-Александровской пристани.

– О нет, я не оттуда. Мы сейчас стоим в казармах, Артиллерийская гора, близко здесь… близко сюда.

– А что вы здесь делаете? – спросила Марина, попытавшись сесть.

– Нет, нет, лежать, лежать! – строго велел австриец. – Возможно, вы ударять ваш голова. Я очень виноват. Я вас пугать. Я видеть коза… нет, я слышать коза, который очень громко кричать…

– Ну и что вы с ней сделали? – перебила Марина. – Почему она теперь молчит? Вы ее застрелили?!