Осень надежды
Шрифт:
– А отчего ненавидели – если, конечно, не секрет?
– А за что ее любить? Я ей на фиг была не нужна. Обуза. Вроде гири на ноге – как у зеков на смешных картинках. Они в полосатых робах, а на ноге – круглая здоровущая гиря… Когда мне было шестнадцать, один из Стеллиных любовников – Аркадий – меня изнасиловал. Напоил и… Я рассказала Стелле, ревела как ненормальная, даже с собой хотела покончить… Она его выгнала. Грозила, что посадит, а потом забыла. Не до меня ей было. Бабло шинковала. После Аркадия – чтоб он сдох, падла, каждый день об этом Бога молю! – моя жизнь и пошла
Задавая дипломатичные вопросы, выясняю, что все имущество Стеллы, включая «Белый аист», достанутся Юле. Стеллин зам – пацан лет тридцати, смазливый и верткий – уже подкатывался к ней, обещал, что купит «Аист» за приличные башли. Юля вроде согласна, потому что и сама она, и ее сожитель к управлению компанией непригодны.
Представляю, что Юлечка и ее глазастый дружок сделают с немереными деньжищами, когда вступят в права наследства и продадут коттедж и фирму!
– А не мог этот самый зам твою маманю заказать?
– Да вы что! Он педик. Мухи не обидит. К тому же за моей матерью он был как за каменной стеной. Какой резон ее грохать?
– Не сведешь меня с этим хлопчиком?
– А зачем? – недоумевает она.
– Так он, небось, знает всех недругов твоей мамаши.
– Может, и знает, но наверняка не назовет. Мать говорила, что он очень хитрый и скрытный.
Ну, если сама Стеллочка была о своем заместителе такого мнения, мне с ним общаться бесполезно.
Сваливаю.
Минуя комнату, натыкаюсь на черный насмешливый взгляд наркомана и выбираюсь на улицу, чувствуя, что наколот на этот взгляд, точно бабочка на иглу.
На улице – маленький сбой в программе сентябрьской природы – валит крупный мокрый снег. Пластиночки холода и белизны тают, едва долетев до земли. Резкие порывы ветра гонят по асфальту и плитке осыпавшиеся листья, желтовато-зеленые, как старые огурцы, бурые, красноватые, и те бегут, будто живые.
Сорвавшийся с дерева листок, точно лезвием бритвы полоснув по моему левому виску, уносится вдаль.
Залезаю в «копейку» и задумываюсь. Похоже, я уперся башкой в стенку. Некуда шагать, некому вопросы задавать. Ну и чудненько. Отныне с полным правом могу прекращать свое доморощенное расследование.
В сумерках отправляюсь на «бомбометание» – так я проказливо называю свой незаконный частный извоз.
Это время – с девяти до часу ночи – мне особенно по душе. Улицы мало-помалу пустеют, гаишники испаряются, «как сон, как утренний туман», чаще попадаются голосующие. В эти часы я иногда выслушиваю фантастические признания пассажиров. Кто-то из них под хмельком, кто-то вполне трезв, но объединяет этих людей что-то лихорадочное, ночное, точно их суть, глубоко спрятанная днем, выворачивается наружу.
Вот и сегодня торможу, подчиняясь поднятой руке, и подаю «копейку» к обочине. В кабину заглядывает то ли деваха, то ли пацан, сразу не разберешь. Лицо едва различимо под накинутым на голову капюшоном.
– В «Жар-птицу», – голос девчачий, резкий и повелительный.
Приглашаю садиться – и застопорившаяся на минутку темень,
– Однако поздненько вы в ресторан собрались.
– Мне только одного человека повидать, – отвечает барышня, восседая на заднем сиденье и представляя собой нечто неясное и загадочное.
Причаливаем к ресторану. Над его дверью, венчая собой подсвеченное, выведенное кудрявыми буквами название, сверкает разноцветная крылатая и хвостатая птичка.
– У меня к вам небольшая просьба, – внезапно подает голос пассажирка. – Сыграйте роль моего бойфренда. Не бойтесь, много от вас не потребуется, нужно просто сидеть и молчать. За хлопоты я заплачу. Согласны?
Почему бы и нет? Хоть какое-то развлечение в моей постной жизненке.
Заваливаемся в ресторан. Сдаем одежду бессловесному гардеробщику. Моя таинственная спутница оказывается девчуркой лет примерно двадцати. Невысокая, мне под подбородок, внешность вполне заурядная: короткие, как у пацана, темные волосы, широковатое скуластое лицо, в котором неуловимо проглядывает что-то восточное. Глаза узкие, бледно-карие радужки обведены янтарным ободком. Короткий толстоватый нос. Ротик маленький и твердый. Профиль – из-за скошенного назад небольшого плоского лба и коротковатого вялого подбородка – напоминает кошачий. Рядовая пацанка, на «Мисс мира» откровенно не тянет.
Но есть в этой золушке нечто такое, что выделяет ее из толпы. Пожалуй, уверенность и независимость принцессы.
Зал наполовину пуст. Мы с девчонкой движемся к столику, за которым в одиночестве кукует холеный шатенистый красавец в серо-стального цвета, с иголочки костюме. Ворот голубоватой рубашки расстегнут на мощной шее. По виду то ли делец, то ли политик, нынче их друг от друга не отличить.
Присаживаемся.
– Однако ты припозднилась, – не глядя на меня, цедит парень.
– Задержалась, – с вызовом отвечает деваха. – Познакомься, – и кивает в мою сторону.
– На кой хрен он мне, – косоротится парень. – Впрочем, хорош. Фактура. Рост. И даже импозантная седина. В этом типе что-то есть.
Признаться, сценка перестает меня забавлять. Как понимаю, из ревности паренек решил передо мной повыделываться. Не на того напал, дурачок.
– А перстенек у тебя недурен, – заявляю пацану. – Здоровущий изумруд, да еще в золоте. Впечатляет.
– Не понял, – широко улыбается он, демонстрируя превосходные зубы. – Оно еще и разговаривает?
– А изумруд-то не настоящий, – продолжаю невозмутимо.
– Он что, вольтанутый? Или поддал для храбрости? – Пацан продолжает обращаться к девахе, принципиально меня не замечая, но его холодные глаза расширяет ярость.
– Сам посуди, – не унимаюсь я. – Напялил на палец зеленый прозрачный кирпич, почти не ограненный, – неужто всерьез надеешься всех убедить, что это натуральный камень? Не смеши народ. Наверняка дешевая стекляшка. И золото поддельное, крашеная железяка.
Побелевшие губы парня сжимаются в тонкую линию.
– Да я его со всеми потрохами куплю за один этот перстень, – сообщает девчонке, опять-таки имея в виду меня.