Осеннее небо над Брестом

Моисеева Ольга Романовна

Она достаёт откуда-то шприц с мутной жидкостью и показывает его Майку.

— Спать. Не болеть, — указывает она на шприц, будто спрашивая разрешения, и Майк кивает.

Он почти не чувствует, как игла входит в вену. Только видит её напряжённые, сосредоточенные глаза, обрамлённые светлыми ресницами. А ведь он совсем не знает, как её зовут.

Когда он просыпается, уже совсем темно. Голова не болит, и живот — тоже. Девочка сидит справа от него на коленях и перевязывает голову какому-то мужчине. У Майка никогда не было девушки. Мало кому

интересен худощавый, тихий, черноволосый парень, интересующийся поэзией и философией, каких тысячи. Он никогда ни с кем не знакомился.

— Как вас зовут? — робко спрашивает Майк, волнуясь. Ему кажется почему-то очень важным знать её имя.

Девочка оборачивается к нему и несколько секунд недоумевающе смотрит.

— Таня, — коротко отвечает она после молчания. Отвечает не по-английски и не по-французски. Имена, в общем, везде звучат одинаково, но Майк чувствует, что сказала она по-русски.

Теперь это худенькое, маленькое существо в необъятно большом маскхалате обрело имя. Такое странное и необычное — Таня.

— Танья, — повторяет Майк, но у него выходит как-то по-другому: первая «т» больше похожа на «ч», и так мягко, как у неё, это странное «ня» не произносится.

— Та – ня, — поправляет она, чуть улыбаясь.

У неё чудесная улыбка: она немножко похожа на улыбку его мамы. Она улыбается ему, своему врагу. А ведь Майк убил двух русских. Нечаянно, в панике стреляя очередью, тратя все патроны за раз. Он запомнил, как они, бегущие рядом, вдруг как-то одновременно вскинули руки в небу и не упали, а легко осели на землю. Будто заснули. Он никогда не забудет.

— Танья… Та - н… ня. Таня. Та – ня, — с трудом выговаривает он.

— Я сестра. Врач… — морщась, говорит она.

— Медсестра? — догадывается Майк.

— Да! — оживляется Таня, — медсестра.

— Сколько вам лет? — спрашивает он, отчаянно боясь узнать ответ.

Девочка шепчет что-то, загибая пальцы и считая французские числа.

— Четырнадцать, пятнадцать… — тонкие пальчики сжимаются в кулак. — Шестнадцать! А вы?

— Мне девятнадцать. Расскажите что-нибудь, Таня, пожалуйста, — робко просит он, но девушка, кажется, не понимает его просьбы. Зато её понимает мужчина, сидящий на соседнем матрасе.

Он немного старше Майка и гораздо симпатичнее.

— Таня — медсестра, и это именно она вытащила тебя с поля боя, — на чистейшем английском говорит он, усмехаясь.

Девочка что-то говорит ему на русском, тот отвечает; Майк не понимает ни слова, кроме странного имени «Серьёжа»

— Сергей, разведчик, — произносит мужчина, обращаясь к Майку. — Таня не хочет, чтобы рассказывал, но я расскажу. Потому что из-за вас она здесь. Она даже школу не закончила. Прошла краткосрочные курсы медсестёр и уехала из Москвы сюда. Вы разбомбили её город. Вы убили её семью.

«Вы»… Майк не убивал.

— Ненавижу вас, — по-французски задумчиво говорит Таня.

Майк не знает, что ответить. Он пытался сначала понять, кто виноват в этой войне и кто же —

главный злодей, но быстро понял, что это бесполезно. Война — это глупо. Миллионы людей умирают из-за… чего? Майку ничего не сделали эти дикие, странные русские, и он ничего не сделал им. Почему же нужна война?

— Меня зовут Майк, — вдруг говорит он, сам не зная, зачем.

Война — это так глупо. Это неправильно. А что же правильно?… Вот это, — отвечает он сам себе. Волосы, заплетённые в косичку. Внимательные серо-голубые глаза. Человечность.

— Майк, — повторяет она, делая это имя тоже русским.

— У вас много медведей? — вдруг по-английски спрашивает он.

Сергей хмурится, будто не понимая, а потом говорит что-то Тане — видимо, переводит вопрос, потому что в ту же секунду и на её лице появляется недоумение.

Он не знает, почему ему так важно знать про медведей. Может, потому, что жизнь здесь не стоит и цента? Каждое мгновение её становится вдруг значительно. Чему они так удивлены? Каждый человек в просвещённом мире знает, что в Сибири, где стоит эта их Москва, очень много медведей. И, говорят, они ходят прямо по улицам, а русские их совсем не боятся.

— … медведи? — переспрашивает Таня по-французски.

Он кивает.

— Москва? — спрашивает она, будто не понимая чего-то.

Майк снова кивает.

— Нет, — вдруг смеётся она искренне и звонко, а потом зажимает рот ладошкой, оглядываясь на спящих. — Водка? Матрёшка? — спрашивает задорно.

Майк активно кивает, радуясь, что она наконец-то поняла его, но никак не может сообразить, из-за чего она веселится.

— Может, ещё и балалайка? — насмешливо тянет Сергей. — Нет. Медведей у нас нет.

Таня меняет повязку на голове Майка. От прикосновения её тёплых пальцев по его спине бегут мурашки. Она уходит, пожелав всем спокойной ночи.

Майк засыпает быстро. Ему снится родная Филадельфия и Таня; она как-то странно смотрится на фоне высоток и уличных огней большого города. Но Филадельфия исчезает, а улыбающаяся Таня остаётся. Просыпаясь, Майк уже точно знает, что влюбился по уши.

***

Тани рядом нет, и Сергея тоже. Повязки ему меняет незнакомая пожилая женщина, бурча что-то под нос и недовольно глядя на него. Майк пытает узнать, где же Таня, но его никто не понимает. Спустя несколько дней Майк находит русско-английский разговорник и целый день ищет там нужное слово. Наконец видит его и пристаёт к пожилой женщине.

— Где Танья? — старательно выговаривает он по-русски.

— Таня? — удивлённо и сердито переспрашивает та, а потом добавляет какое-то русское слово.

Майк запоминает его по буквам — «п», «о», «г», «ь», «и», «б», «л», «а».

Он ищет его в разговорнике.

Он находит, и ему кажется, что в душе образовалась очередная дыра.

Тани нет.

Через несколько дней заходит Сергей.

— О, живой? — говорит он безразлично.

— Танья умерла? — спрашивает тихо Майк, зная ответ.