Осенние сказки

Чинючина Алина

– Да, отец, - отозвался Ярраан Ир-Лхор, сын и наследник князя, надежда и опора княжества в будущем, пока же - головная боль и досада отца, вон как сошлись на переносице седые брови.

– Надеюсь, ты понимаешь, что это означает?

Ярраан тихонько вздохнул про себя, отвел взгляд. Еще б ему не понимать! Уже целый год как понимает – княжна Ирайна, дочь правителя соседнего государства, девушка, которую прежде он в глаза не видел, должна стать его женой. Потому что такова воля князя. Потому что этого требуют государственные интересы. Потому что его долг как наследника… долг, честь и все такое – вот только почему-то

никто не удосужился спросить, а чего же он сам хочет.

– Ты понимаешь, надеюсь, что должен вести себя подобающим образом? – продолжал отец.

О, и это Ярр понимает. Подобающим образом – значит, не забивать себе и гостям головы всякими бреднями, вычитанными в толстых, пыльных фолиантах, которые нормальный человек и в руки не возьмет. Подобающим образом – значит, показать себя как мужчину, воина и охотника, а не чудака сродни тем бродягам, что ходят по дорогам и бормочут невесть что. Князь прекрасно знал, с какой неохотой его сын принимает участие в охоте и прочих забавах, но – интересы княжества превыше личных желаний. Подобающим образом – значит, очаровать девушку и ее отца, сиятельного князя Ингора так, чтобы у них и мысли не возникло, что наследник соседнего маленького государства может стать неподходящей партией. Худой мир лучше доброй ссоры, а с таким сильным и богатым соседом ссориться тем более не следует.

– Будет ли еще праздник – с такой-то погодой, - вздохнул князь про себя. И продолжал негромко, но веско: - Нам нужен этот союз, слышишь? Ты должен выглядеть в глазах Ингора так, чтобы у него не было поводов отказаться. У нас нет иного выхода. Ты понял меня, Ярраан?

– Да, отец, - так же ровно, ничего не выражающим голосом отозвался Ярр. И поклонился, пряча досаду.

Если бы все было так легко и просто. Очаровать девушку – это не так уж сложно. А вот как сделать так, чтобы полюбить ее самому?

Было у отца два сына, с невеселой усмешкой думал иногда Ярраан. Старший - умный, младший – дурак. И добыл тот дурак себе принцессу-красавицу, корону и полцарства в придачу. Ну-ну. Хорошая получилась бы сказочка, да только у нас все наоборот. Жил-был князь – княжество невелико, а забот много. И соседи грозят, и урожаи не каждый год, и войско кормить надо. С соседями замиряться нужно, а что может быть лучшим поводом для мира, как не сватовство к прекрасной принцессе?

Вот только старший сын получился – вопреки сказке – дурак дураком, а младший – умный… зачем тебе, княжич, полцарства искать, если ты и так в свой срок править станешь. И принцессу искать не надо – отец позаботился. Только любви не будет, наверное, потому что – воля отца и долг перед народом, и много других благородных слов, смысл же один – навязанная невеста. Вот тебе, княжич, и вся сказка.…

Кто б назвал его неудачником – в рожу плюнуть тому. Старший сын и наследник князя Ираана Ир-Лхора собою хорош и богатством славен. И счастье, наверное, будет – где-то там… а может, дорогу ищет пока и найти не может.

А ему бы – краски да кисти тайком от отца, а нет их – и уголь сойдет, да солнца бы побольше. И яркие кусочки мозаики жизни, вспыхивающие подчас в мелочах, - роскошный подсолнух в чьем-то палисаде; конопатая девчонка тянет на веревке козу, забавно топорщатся белесые вихры; закат над рекой – такой, что ахнуть хочется; сумрак пасмурных дней, когда в воздухе рассеяна

водяная пыль и все – дома, деревья, прохожих – заволокло туманной дымкой…

Ярр рисовал с пяти лет. Пальцем по песку, веточкой по придорожной пыли, углем на стене – рисовать увиденное было для него таким же естественным, как жить, как дышать, он и не сознавал часто, что делает. Все люди, события, предметы вокруг имели свой цвет, зачастую совершенно не совпадавший с внешним. Князь Ираан всегда казался мальчику ярко-синим – несмотря на то, что отец – смуглый, темноглазый – носил темно-красные одежды. Младший брат – Бор – был коричневым, мать осталась в памяти теплым жемчужно-серым бликом, а старая нянька – светло-желтой, как ее сказки.

Князь поначалу посмеивался над несерьезным для мужчины увлечением сына. Потом – уступив слезным мольбам – купил у заезжего торговца краски – таких не делали в княжестве; яркие, цвет ложился на бумагу легкими, ровными мазками. Мальчишку никто не учил мастерству художника… несколько раз подворачивался счастливый случай, удача – поговорить с людьми перехожими; среди них кого только не встретишь. Попадались пару раз такие, кто показывал маленькому княжичу, как правильно подобрать цвет и оттенить его, как рисовать лица, чтобы получались похожими, как сделать так, чтоб дальняя роща и ближний терем на бумаге не казались одной величины.

Чем старше становился мальчик, тем чаще хмурился князь, не одобряя его увлечение. Стал было драть за неподобающее для будущего воина занятие, но быстро понял, что бесполезно: Ярр выносил наказание молча, без крика и слез, рисунки прятал, но рисовать не перестал. А захожих людей украдкой проводил на задний двор либо в свои покои.

Часами простаивал он за спиной иконописцев, запоминая, мысленно исправляя их работы. Потом понял, что строгие каноны церкви – не для него. Там все сурово и не по-земному чисто. Жизнь – она не такая… но в луже тоже отражается небо.

К пятнадцати годам кипа рисунков в огромном сундуке стала такой, что едва закрывалась тяжелая крышка. Ярр смотрел на мир так, как смотрят, наверное, на него поэты – те, что все движения души своей отливают в слова. Он отливал – в краски. В гневе или ярости из-под кисти его выходили резкие, едва намеченные силуэты башен и кровли домов. Весной, когда врывалось в открытое окно пение соловья, когда взгляд поднимался над крышей обыденности, лист бумаги покрывался влажной, туманной завесой. Потом на смену пейзажам пришли люди… и все чаще – Она… еще незнакомая и от этого вдвойне прекрасная. Какой она придет к нему, когда настанет время?

Рисовать – как дышать, по зову души… Счастлива утренняя птаха во дворе, она может петь, когда захочет – ее никто не сгонит с ветки. Ему не дано и этого.

Пиры, охота, долгие часы в фехтовальном дворе или в княжеской Зале Совета – за плечом отца, хитрые, изворотливые речи, от которых бешенством сводит скулы. Нет, Ярраан ир-Лхор честно старался оправдать ожидания, вникал и слушал, разбирался и решал, когда приходилось, - куда деваться. И научился спорить, не обращая внимания на яростно вздергивающуюся бровь отца, и даже однажды настоял на своем – и князь, скрепя сердце, признал после, что сын был прав. Но если к делу не лежит душа, если оно – только повинность, а не радость, то странно ли, что все чаще хочется бежать из княжеского терема куда глаза глядят.