Ошибка Купидона

Серова Марина Сергеевна

Вся соль последней шутки состояла в том, что сам Гарик никогда не был женат. И, насколько я понимала, не собирался этого делать.

Он продиктовал имена и адреса моих клиентов и повесил трубку.

— У нас есть минут десять, чтобы побезумствовать, — сказал он и развел руками, как бы предлагая мне на выбор любое из богатого ассортимента мыслимых и немыслимых «безумств».

— Десяти минут для такого мужчины явно недостаточно, — подыграла ему я. — Поэтому просто выпьем.

— Я тоже так думаю. А в конце лета поедем в горы недельки на две. И отведем там душу.

Временами я жалею, что у нас с ним ничего

не было. Но теперь уже ничего не исправишь.

Последующие десять минут Гарик вполне успешно занимался одновременно тремя делами: варил кофе, пил коньяк и потешал меня анекдотами из жизни «лиц кавказской национальности». Все его байки так или иначе были связаны с любовью этой части населения к длинноногим блондинкам, поэтому за нашим столом уже через несколько минут витал дух здоровой чувственности и веселых двусмысленностей. Несмотря на довольно рискованные шутки, Гарик ни разу не переступил той невидимой грани, за которой начинается пошлость. В результате я дохохоталась до слез, и мне пришлось идти в ванную, чтобы привести в порядок лицо.

Когда я вернулась к гостю, он уже благодарил своего телефонного информатора, а на столе лежал листочек, исписанный его красивым мелким почерком.

— Что бы я без тебя делал? Слушай, если не хочешь котенка, может быть, возьмешь мою сестру в жены? Она немножко полновата, но готовит как бог! Ара, будем ходить к тебе обедать, только обещай, что старшего сына назовешь Гариком.

Повесив трубку, он сбросил шутовскую маску, как происходило всегда, когда разговор касался профессиональных тем.

— Никто из твоих подопечных в тюрьме не сидел, в криминальных группировках не состоял, поэтому вся информация о них поместилась на одной страничке из моего блокнота.

В подтверждение своих слов он помахал этой самой страничкой перед моим носом и с сокрушенным видом стал читать скупую ментовскую оперативку. О Вениамине ничего нового не сообщалось, но о нем я и так знала достаточно много. Больше меня интересовали две другие вершины этого «любовного треугольника». Светочка оказалась уроженкой Ленинграда и выпускницей Академии искусств. Этим и исчерпывалась информация о ней.

Я уже вновь готова была впасть в уныние, но по хитрому выражению Гариковых глаз поняла, что самую важную информацию он припас напоследок. Так оно и оказалось.

— Теперь — что касается твоего «красавчика»… — Он сделал театральную паузу, подлил в мою рюмку коньяку и только после этого продолжил: — Его зовут Александр Хрусталев. За последние годы он сменил несколько мест работы, но долго нигде не задерживался. Последние полгода числится безработным. Вот, пожалуй, и все…

Он пригубил рюмку и изобразил на лице крайнюю степень наслаждения.

— Все? — недоверчиво спросила я.

— Почти, — с невинным видом ответил Гарик и сделал еще маленький глоток. Свой листочек он не выпускал из рук.

— Папазян, я тебя убью, — почти всерьез предупредила я.

— Не советую. Тогда никто не сможет тебе сообщить, что Александр Хрусталев до девяносто четвертого года работал в цирке.

— Как ты сказал? — не поверила я своим ушам.

— Иванова, он профессиональный артист цирка. Правда, неизвестно, какого жанра. Как ты думаешь, может он быть клоуном? Или дрессировщиком? Если он иллюзионист, то тебе не позавидуешь. Представляешь, что он вытворяет в постели? У одного

моего приятеля была девочка из цирка. Ты не поверишь — она оказалась змеей. Клянусь. На афише так и было написано — женщина-змея. Он от нее убежал, наверное, подумал, что она ядовитая…

Я вырвала из его рук листочек, чтобы своими глазами удостовериться в том, что услышала минуту назад. И прочитала, что Александр Хрусталев — выпускник Московского циркового училища.

— Так вот откуда Вениамин знает его — они вместе работали, — заорала я и залпом выпила свою рюмку. — Гарик, я тебя люблю.

— Я догадывался, но не понимал, почему ты это скрываешь.

Он сидел довольный, будто ему удалось раскрыть преступление века. Как профессионал он не мог не понимать, насколько важной для меня может оказаться добытая с его помощью информация. И он тут же стал выдавать «на гора» одну за другой шуточные версии, хотя в каждой из них было рациональное зерно.

Но я прервала извержение этого словесного Везувия. Теперь я предпочитала остаться наедине с этой бесценной информацией и упражняться в дедукции без его помощи. Момент «постижения истины» настолько сладок, что делиться им с кем бы то ни было не хотелось. Поэтому я постаралась свернуть наше застолье как можно быстрее, и через десять минут Гарик произносил у порога слова прощания.

Все-таки я стерва. Иначе как можно объяснить, зачем я поцеловала его на прощание в губы? В каждой женщине есть что-то от кошки, и время от времени нам просто необходимо проверить на цепкость свои коготки. А может быть, виной всему замечательный армянский коньяк. Но так или иначе, мы чуть было не перешли к «заключительной фазе». И у меня еще долго стучало сердце после его ухода.

Чтобы не сосредоточиваться на этих интимных переживаниях, я быстренько собралась и вышла из дома. Путь мой лежал в гостиницу «Арена». Такие гостиницы есть во всех крупных городах бывшего Советского Союза, включая Москву. И называются они везде одинаково. Но поселиться первому попавшемуся туда не удастся. Потому что предназначены они не для командированных и отдыхающих, а служат пристанищем вечно бездомным и многодетным артистам цирка.

Цирковыми артистами не становятся. Ими рождаются. Эта древняя, как мир, профессия мало изменилась за тысячелетия своего существования и окружена особой, лишь ей присущей атмосферой. Не случайно великие итальянские режиссеры так любят эту параллельную реальность, соединяющую в себе цыганскую вольницу, простоту нравов и высокие амбиции.

С детства я помню и люблю запах цирка. Он совершенно не похож на безрадостный и забитый запах зоопарков и тем более — на вонь коровников и свинарников. Хотя и здесь, и там источник один и тот же. Но, перемешанный с ароматами лошадиного пота, опилок и мороженого, он как бы лишается неприятных компонентов и не может оскорбить даже самый изысканный нос уже по той простой причине, что в каждом нормальном человеке будит детские воспоминания.

Однажды мне попался в руки кусок дорогого английского мыла для настоящих джентльменов. Вместо аромата роз и эссенций он соединял в себе запахи лошадиного пота и дорогой сигары. Наверное, это мыло на любителя, но я буквально влюбилась в него. И не только потому, что им пользовался человек, мне в то время небезразличный. Но еще и потому, что вызывал у меня цирковые ассоциации.