Ошибка Марии Стюарт

Джордж Маргарет

– Похоть стала причиной ее падения, – тоном праведника произнес Мортон.

– Все не так просто, – Мейтленд посмотрел на него. – Брачный обряд превращает похоть в законное супружество. Если бы одно сластолюбие могло стать причиной падения для человека, то среди нас не было бы того, кто не оказался бы в заключении в замке Лохлевен.

– Только лорд Джеймс остался бы на свободе! – пошутил граф Мар в попытке восстановить атмосферу веселья, нарушенную Мейтлендом.

– Даже Нокс не избежал бы этой участи, – подхватил Атолл. –

Я слышал, он вовсю пользуется своей молодой женой. А когда он ухаживал за ней, то сам наряжался, как французская шлюха!

– Смотрите! – Мортон вскрыл запертые ящики разрисованных шкафчиков и стал вынимать шкатулки с драгоценностями. Он сломал замки и высыпал содержимое на бархатное покрывало на столе.

Здесь было все: ее личные украшения, часы, кольца, броши и ожерелья, ее семейные талисманы – «Большой Гарри» и бусы из черного жемчуга. Мортон благоговейно поднял жемчужное ожерелье, такое длинное, что ему пришлось раскинуть руки, чтобы вытянуть его во всю длину.

– Я помню, как она носила эти жемчуга, – сказал Эрскин. – Боже, как она любила их!

– А теперь они принадлежат нам, – пробормотал Мортон и облизнул губы. – Вернее, Шотландии. Подумайте о том, сколько денег они принесут в казну.

Внезапно у Мейтленда появилась идея.

– Я знаю человека, который любит жемчуг еще больше, чем наша королева, – сказал он. – Это королева Англии. Могу поклясться, что она хорошо заплатит за такую редкость. Нужно обратиться к ней с предложением.

– Вот что еще нужно открыть! – крикнул Дуглас и сорвал бархатное покрывало с серебряного ларца. Мортон с готовностью взялся за молоток и зубило. Вскоре крышка соскочила с петель.

Внутри лежали маленькие пакеты, завернутые в шелк. Мортон с трудом мог управиться с такими мелкими предметами. Наконец ему удалось развернуть один пакет. Оттуда выпала миниатюра, которая упала на пол и разбилась, прежде чем он успел поймать ее. Раздосадованный, он собрал кусочки и попытался сложить их вместе.

– Похоже на портрет Франциска, – проговорил он.

Остальные предметы оказались миниатюрными портретами ее французской семьи, Дарнли и Елизаветы. Миниатюры Дарнли и Елизаветы были встречены неловким молчанием.

– Почему она сохранила их? – спросил Гленкерн.

– Она хитроумна, – сказал Мортон. – Как видите, тут нет ни одного портрета Босуэлла.

Он убрал миниатюры и вернулся к столу с драгоценностями. Пока он пожирал взглядом самоцветы, остальные принялись систематически опустошать ящики и сундуки. Потом Гленкерн вскинул голову и закатил глаза.

– Папистская часовня! – неожиданно воскликнул он. – Ее нужно разрушить!

– Да! – вскричал Дуглас. – Сердце и душа ее нечестивой веры! Сегодня воскресенье, как раз подходящий день, чтобы избавиться от этой скверны!

Вместе они выбежали из покоев королевы и направились к часовне. Завернув за угол, они увидели распахнутые двери католической молельни, не имевшей скромности

даже для того, чтобы прикрыться от их взглядов, и бесстыдно обнажившей свое чрево, словно вавилонская блудница. Двое мужчин с воплями устремились внутрь и начали срывать стенные занавеси. Потом они опрокинули алтарь, открыли ковчег, где хранились освященные облатки для причастия, и разбросали их по полу. Тут Гленкерна посетила интересная мысль. Набрав пригоршню облаток, он выбросил их в окно, где собралась толпа горожан. Люди со смехом ринулись вперед, стали хватать священные хлебцы и швыряться ими друг в друга.

– Избавьтесь от этой мерзости! – крикнул Дуглас и пнул резную деревянную панель у основания алтаря. Гленкерн отдирал резные украшения из слоновой кости, разбивал статуи святых и крушил витражи из разноцветного стекла. Через несколько минут часовня превратилась в груду руин.

– Нокс бы гордился нами, – произнес Дуглас. – Он всегда говорил: «Срубите дерево, иначе птицы снова угнездятся на его ветвях». Это дерево срублено!

Остальные четверо ждали их у дверей королевских покоев, тяжело нагруженные вышитыми покрывалами, гобеленами, драгоценностями, посудой и картинами.

– Возьмите что хотите и пойдем отсюда, – обратились они к разрушителям часовни.

Среди трофеев Мейтленда находилось распятие из слоновой кости, снятое со стены. Он собирался послать его Марии в Лохлевен. Старинное распятие прибыло из Франции и, несомненно, имело какую-то особую ценность для нее.

– Мортон, вы собираетесь отослать королеве ее миниатюры? – спросил он. – Они ничего не стоят, и я не представляю, как вы можете получать удовольствие от созерцания портрета лорда Дарнли.

Мортон сердито посмотрел на него. Пожалуй, Мейтленд заставил бы его вернуть и рубиновую черепашку… если бы видел, как он сунул ее в карман.

– Разумеется, – раздраженно буркнул он.

XXXVI

Казалось, что для Марии уже не будет никакого пробуждения. Морские сны о Босуэлле смешивались с другими снами о замке Стирлинг и о человеке, который наполовину был лордом Джеймсом и наполовину Дарнли, снами о лютых ветрах и скачках на пони из далекого детства. Жена лорда Линдсея несла стражу у ее постели до тех пор, пока через два дня не прибыли ее фрейлины с узлами одежды, молитвенниками и лекарствами.

– Она находилась в таком состоянии после того, как приехала сюда, – тихо сказала леди Линдсей и показала им королеву, по-прежнему лежавшую в постели. – Она не ела и не вставала.

Женщина казалась искренне озабоченной. Мэри Сетон подошла к кровати и молча встала у изголовья, глядя на свою госпожу, с которой ей приходилось бывать в разных местах на протяжении многих лет. Она видела, каким белым и почти бескровным стало лицо королевы, как неподвижно она лежала. Казалось, она погрузилась в нечто более глубокое, чем крепкий сон.