Ошибка Оноре де Бальзака
Шрифт:
Бальзак с отвращением отступил на шаг от колонны, точно оттолкнулся от позорного столба. Толпа перед ним раскололась на две половины. Она дала ему дорогу. Перед ним вилась узенькая дорожка к трону.
— Господин Бальзак! — воскликнул кто-то за его спиной.
Он оглянулся. Актер Монроз протиснулся к нему.
— О, метр, вы здесь!..
Монроз расцеловал его. Толпа впереди сомкнулась. Прозвучал удар топора. Королевский трон пошатнулся и упал. Десятки рук подняли его над толпой. Голубой балдахин, точно раненое чудовище, корчился на штыках ружей.
Бальзак оттолкнул
— Я явился сюда, господин актер, чтобы взять лоскут с королевского трона…
Его услышали. И гам вокруг стал спадать. Монроз отшатнулся от него. Руками, глазами, всем телом. Воцарилось тревожное и холодное молчание. Бальзак быстро повернулся и пошел прочь из маршальского зала.
Впереди него колыхался над головами пурпурный трон французских королей и корчился на штыках голубой балдахин. Бальзак шагал неторопливо, плечи его опустились, точно под бременем ноши, ноги, как чужие, несли его тяжелое тело, чужие мысли тревожили мозг, только сердце было то же самое. Неспокойное, вспыльчивое, горячее.
Люди с праздничными лицами бежали на площадь Бастилии. Они обгоняли понурого, постаревшего Бальзака, оставляя после себя отзвук призывных криков. Из них он понял, что на площади Бастилии будут жечь королевский трон. Бальзак направился на улицу Фортюне.
На площади Бастилии сожгли трон ненавистного монарха. Могучие возгласы в честь республики, свободы, равенства и братства грозно гремели над Парижем до глубокой ночи. От границ Франции в Брюссель, Берлин, Лондон, Санкт-Петербург мчались, загоняя лошадей, курьеры. Опережая их, летела людская молва.
Прусский король Фридрих-Вильгельм IV приказал призвать в армию резервистов и запретил все социалистические листки. Виктория Английская распорядилась на всякий случай приготовить тюрьмы для вольнолюбивых, под стенами Петропавловской крепости подняли на виселицу сорок мужественных защитников народной воли, а по этапу в Сибирь пошло еще несколько тысяч свободолюбцев.
Вторая республика взволновала Европу.
Она не миновала и Бальзака. Он вышел ей навстречу не очень удачно, он сам признал это перед своей совестью, очутившись вновь в кабинете на улице Фортюне. А теперь ждал, в каком образе явится республика в его дом, какие вести ему принесет.
В эти минуты он снова переживал мучительное раздвоение, разлад в мыслях и чувствах и с сожалением думал о том, что если бы за плечами у него было лет на двадцать меньше, он не так повел бы себя сегодня.
Вторая республика явилась на улицу Фортюне в образе таинственного человека в черном плаще. Лицо человека закрывала маска. Шляпа с высокой тульей была низко надвинута на лоб. Человек оттолкнул Франсуа и запер дверь кабинета. Комком бумаги, вынутым из кармана, человек заткнул замочную скважину. Потом он приложил ухо к двери и, убедившись, что за нею никого нет, сбросил шляпу и снял маску.
Перед смущенным Бальзаком стоял Ламартин. Они обменялись крепким рукопожатием и некоторое время стояли молча, заглядывая друг другу в глаза, обновляя в своей памяти прошлое. Обоим вспомнилась встреча в салоне госпожи
Ламартин, не ожидая приглашения, сел. Бальзак сделал то же.
Казалось, прошло достаточно времени, чтобы начать разговор. Как ни силился Бальзак, но догадаться о причине появления Ламартина не смог. Тот, наклонив голову, смотрел исподлобья. Точно изучал замкнутое лицо Бальзака. Точно искал в нем изменений или старался прочесть мысли. Память воскресила коренастого, сильного человека у мраморного камина в салоне госпожи Жирарден. Блеск глаз, ясный лоб, каштановые волосы, ниспадавшие прядями, полные розовые щеки, красивый нос, беспокойные руки, каждым движением выдававшие невиданной силы энергию. Губы роняли слова, и руки поднимали их, придавали им силу, устремляли вперед, словно метали диски, всякий раз попадая точно в цель.
Теперь перед Ламартином было другое лицо. Он подумал: Бальзак, приглядевшись к нему, мог прийти к такому же выводу.
— Дорогой Оноре, — начал Ламартин, положив тонкие, с узкими пальцами руки на ручки кресла, — вы были сегодня в маршальском зале.
Бальзак удивленно покачал головой.
— Не удивляйтесь. Новое правительство знает все. — Ламартин слегка приподнялся в кресле и, сбрасывая с себя деланное спокойствие, взволнованно сказал: — Я пришел к вам не только как коллега, поэт Ламартин прибыл к вам как министр нового правительства.
Пророчество графини Висконти напугало Бальзака. Во главе правительства стоял адвокат. Бальзак не перебивал Ламартина. Странная неподвижность овладела им.
— Дорогой Оноре, всю жизнь вы стремились к славе. Не возражайте. — Он отметил робкий кивок головы Бальзака. — Это так. Слава не давалась вам, — такая, конечно, какой вы желали. В наше время она приходит через политику. Настала пора и для вас.
Выходило, что Ламартин явился к нему с предложением. Сердце взволнованно забилось. Он понял: надо что-то сказать. Единственное, что удалось ему, это дрожащим голосом вымолвить:
— Когда-то, лет двадцать пять назад, мсье Ламартин, в мансарде на улице Ледигьер, номер девять, в моей пылкой голове вспыхнул пожар, которого никто не мог погасить…
Он перевел дыхание и, жалея, что Ламартин не перебил его, вынужден был продолжать:
— Этот пожар зажгла прекрасная женщина, которой я, к сожалению, до сих пор не познал. Говорят, что она живет на улице Четырех народов, в конце моста Согласия, а имя ее — Слава.
Бальзак грустно покачал головой. Откровенность не приводила к желаемому результату. Он выдал свою слабость без всякой надобности.