Ошибка президента

Незнанский Фридрих Евсеевич

– Так, – Романова сжала в руках шариковую ручку так, что пластмасса хрустнула, – понятно. Когда был этот разговор?

– Да где-то с час назад, – ответил Нелюбин. – Я-то подумал, просто не понятно, как это случилось с этой Бурмеевой. Может, она из охраны кого окрутила. Баба-то красивая, а вид такой у нее, как бы это сказать, – как у невинной овечки. Будто ее ни за что сцапали. Хотя это вряд ли, у меня все люди проверенные.

– Проверенные, а птичка улетела! – мрачно сказала Романова. – В общем, так, – опередила она Нелюбина, который собирался что-то сказать, –

только, Валентин, ты понимаешь, это между нами, мы его поместим на одном из наших объектов, я еще не решила где. Сообщу тебе, но это совершенно секретные сведения. Если я найду нужным сообщить Турецкому или кому бы там ни было, сделаю это сама. Ты понял?

– Понял, Александра Ивановна.

– Свободен, – сказала Романова.

Когда за Нелюбиным закрылась дверь, Романова уронила голову на стол. Такую слабость она могла позволить только наедине с самой собой. «Турецкий, – повторяла она. – Саша Турецкий. Не может быть. Или Нелюбин нарочно назвал его, чтобы отвести от себя подозрение? Тоже возможно. И тоже очень неприятно».

Шура постаралась взять себя в руки. Теперь пути назад нет, надо готовить ловушку для своих же. По-другому предателя не найти.

Подумав, она вычеркнула на листке фамилию Моисеева и вписала туда – Турецкий.

3

Проводив Ирину, Турецкий как был в одежде прилег на диван и задремал. Собственно, спать он еще не собирался, но усталость брала свое. Он проснулся оттого, что в дверь кто-то отчаянно звонил. Он посмотрел на часы – полдвенадцатого ночи.

– Кого там черт несет! – выругался он.

Звонки не прекращались.

Турецкий вскочил с дивана и, на ходу всовывая ноги в домашние шлепанцы, подошел к двери.

– Кто там? – хриплым со сна голосом спросил он.

– Я, товарищ начальник, – раздался очень знакомый голос, который Турецкий не сразу узнал, – ваш давешний знакомец из Можайска.

Как только дверь открылась, в образовавшуюся щель юркнул Тимофеев и немедленно оказался в прихожей. Затем, плотно закрыв за собой дверь, сказал, злобно ухмыляясь:

– Я все узнал, начальник.

– Проходите, – буркнул Турецкий, еще не совсем проснувшись.

Он повел гостя на кухню, даже не предложив ему раздеться, а сам Тимофеев не догадался снять пальто и заляпанные жирной грязью ботинки, так и пошлепал по коридору, оставляя на чисто вымытом линолиуме грязные следы.

Турецкий машинально включил плиту и поставил чайник

– Чего покрепче не найдется, а? – спросил Тимофеев. – А то я пока ехал, так чуть от холода не околел. Ветрило-то какой, а у меня шубейка на рыбьем меху, – он ухмыльнулся и показал рукой на свое потертое, видавшее виды пальто.

Турецкий наморщил лоб, стараясь сообразить, есть ли в доме спиртное. Была бутылка «Киндзмараули», но ее Ирина припасла на свой день рождения, да и вряд ли красное сухое вино удовлетворило бы гостя.

– Кажется, где-то был спирт, – неуверенно сказал Турецкий.

– Давай, начальник, спиртяшки, – обрадовался Тимофеев и озабоченно спросил: – Он у тебя небось разбавленный? Не надо мне

разбавлять, только дай кружку холодненькой водички на запив.

Турецкий нашел в шкафу бутылку от спирта «Рояль», где на дне еще плескалось граммов сто. Вылил их в стакан, налил чашку воды из-под крана и поставил перед Тимофеевым. Тот резко выдохнул и опрокинул спирт в рот, немедленно запил водой и только после этого крякнул и глубоко, с наслаждением вздохнул.

– Хорошо, – наконец сказал он.

– Ну что, Тимофеев, вы ведь ко мне по делу? – спросил окончательно проснувшийся Турецкий.

– Да, начальник, по делу. Нашел-таки я этого подлеца Леху. Как нашел – лучше не спрашивай, это мое дело, и тебе лучше сюда нос не совать. Этот прощелыга теперь такой чистенький стал, начальник фонда какого-то, не хухры-мухры. Что это за фонды за такие, я не понимаю и понимать не хочу. Раньше называли «малина», а теперь глядишь – «фонд». Так вот он в этом самом фонде директором-распорядителем числится. А самое главное, что он теперь и не Леха вовсе, и даже не Алексей, он, вишь ты, Аркадий Сотников. Весь такой упакованный, кожанка да иномарка. Так что я его едва узнал.

– Погодите, Тимофеев,– перебил Попердяку Турецкий, – он что же, по-вашему получается, сменил фамилию?

– Не по-моему, а по правде. Сменил-таки, гад! Потому его и найти оказалось нелегко. И на рожу изменился, и по имени.

– Да как… – начал было Турецкий, но Тимофеев засмеялся, показывая желтые зубы:

– Кликуха, начальник, кликуха-то она самого переживет. Ты хоть себе пластическую операцию сделай, хоть глаза разрежь и китайцем прикинься, а кликуха-то твоя при тебе так и останется. Вот и Леха, как был Алай, так им и остался. Его так прозвали за то, что в эвакуации на алайском базаре шмотьем торговал.

– А вдруг ошибка?

– Нету ошибки, начальник, – серьезно сказал Тимофеев. – Он это. Клянусь. Я его потом поближе разглядел, рожа-то его, хоть он и зубы вставил себе фарфоровые, хоть и отъелся, все равно – он это.

– Ну и где же он живет? – спросил Турецкий.

– Про то не ведаю. Это мне узнать не удалось. Так вам же в ментовской все это расскажут.

Тимофеев опять хитро подмигнул Турецкому. Он все так и сидел на табуретке – в пальто, в грязных ботинках, курил вонючую сигарету без фильтра, которую налепил на губу, и она подпрыгивала у него в углу рта, когда он говорил. Турецкому вдруг стало противно и захотелось, чтобы этот тип немедленно ушел. Хорошо хоть Ирины нет. Ему совсем бы не хотелось, чтобы жена любовалась на такого гостя.

– Ну что ж, спасибо за помощь, – рассеянно сказал Турецкий, думая, как бы скорее спровадить Попердяку. – Попробуем разыскать вашего, как вы говорите, Аркадия Сотникова. Так он служит в фирме?

– В фонде, начальник, в фонде, да чем ты слушаешь! Фонд с заковыристым таким названием. Я полчаса учил, прежде чем выучил: «Фонд демократизации экономики». Во как!

– Что? – переспросил Турецкий.

– «Демократизации экономики», – повторил Тимофеев, довольный произведенным эффектом. – А больше выпить ничего нет, а, начальник?